Горе невинным - [43]

– Да, да, – торопливо вторил ей Мики. – Плошка со сметаной, и по шерстке чтоб гладили. И пушистому котенку ничего больше не требуется?

– Я ей за все благодарна. В отличие от вас.

– Тебе не понять, Тина, но если кто-то благодарен, это не значит, что все должны быть благодарны. Хуже нет – чувствовать себя кому-то обязанным. Я не хотел, чтобы меня сюда привозили. И роскошь мне эта не нужна. Мне в моем доме милее.

– Его могли разбомбить, – заметила Тина. – Тебя бы убили.

– Ну и что? Пусть бы убили. Зато убили бы дома, а рядом была бы моя мать. Так вот, как видишь, мы вернулись к тому, с чего начали. Скверно чувствовать себя неприкаянным. Но ты, пушистый котенок, ценишь лишь материальные удобства.

– Верно, ты по-своему прав. Может, поэтому я и воспринимаю случившееся иначе. Нет у меня этой странной озлобленности, которая всех вас гложет, – а тебя, Мики, больше других. Мне легко быть благодарной, поскольку я не хотела оставаться собой. Не хотела быть там, где находилась. Мечтала убежать от себя самой, стать другой. И мама помогла этому осуществиться. Она сделала меня Христиной Эрджайл, у которой есть дом, привязанность, благополучие, уверенность. Я люблю маму, она дала мне все это.

– А как же твоя настоящая мама? Ты о ней не думаешь?

– А что думать? Я ее едва помню. Мне годика три было, когда я оказалась здесь. Помню, я очень ее боялась… до ужаса. Эти громкие препирательства с моряками, а она сама – теперь-то я это понимаю – большую часть времени была пьяна, – Тина говорила спокойно, без надрыва. – Нет, я не думаю о ней и не вспоминаю ее. Моей мамой была миссис Эрджайл. Тут мой дом.

– Тебе легко, Тина.

– А тебе почему трудно? Потому что самому этого хочется! Ты не миссис Эрджайл ненавидел, Мики, но свою собственную мать. Да, я знаю, о чем говорю. И если ты убил миссис Эрджайл, то ты это сделал только потому, что желал смерти собственной матери.

– Тина! Какую чушь ты несешь?

– И вот, – продолжала Тина спокойным голосом, – тебе больше некого ненавидеть. Чувствуешь себя одиноким, да? Надо уметь жить без ненависти, Мики. Это трудно, но необходимо.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Что означают слова, будто я мог убить миссис Эрджайл? Ты ведь наверняка знаешь, меня в этот день здесь и в помине не было. Я проверял машину одного клиента на Мур-роуд возле Минчин-Хилл.

– В самом деле? – спросила Тина.

Она поднялась и вышла на небольшую смотровую площадку, откуда открывался вид на реку. Мики последовал за ней.

– Что можно увидеть там, внизу? – поинтересовался он.

– Что это там, на пляже, за парочка? – ответила Тина вопросом на вопрос.

– Кажется, Хестер со своим доктором, – сказал Мики. – Но что ты имела в виду, Тина? Ради бога, не подходи близко к обрыву!

– А что… хочешь меня столкнуть? Тебе это удастся. Я ведь такая маленькая.

– Почему ты сказала, что я был здесь тем вечером? – спросил Мики хриплым голосом.

Тина, не ответив, повернулась и побрела вверх по тропе к дому.

– Тина!

Со спокойной отрешенностью она сказала:

– Мне тревожно, Мики. Я волнуюсь за Хестер и Дона Крейга.

– О них можешь не беспокоиться.

– Но я беспокоюсь. Боюсь, Хестер очень несчастлива.

– Мы не про них разговаривали.

– А я про них говорю. В этом все дело, Мики.

– Так ты уверена, Тина, что в тот вечер, когда убили маму, я здесь присутствовал?

Тина не ответила.

– Почему ты об этом тогда не сказала?

– Не было необходимости. В виновности Джако никто не сомневался.

– А теперь, когда мы знаем, что Джако невиновен?

Она молчала, медленно поднимаясь по тропинке к дому.

На пляже Хестер ковыряла песок носком туфли.

– Не понимаю, о чем это ты, – сказала она.

– Надо поговорить, – настаивал Дон Крейг.

– Зачем? Толкуй не толкуй, лучше не будет.

– По крайней мере, ты могла бы мне рассказать, что случилось сегодняшним утром.

– Ничего.

– Что значит… ничего? Разве не приходила полиция?

– О да, приходила.

– Значит, задавали вопросы?

– Да, задавали.

– Что за вопросы?

– Как всегда, все об одном и том же. Где мы были, что мы делали, когда последний раз видели маму живой? Нет, положительно, Дон, я не настроена снова об этом разговаривать. Все в прошлом.

– Нет, дорогая, не в прошлом. В том-то и дело.

– Не пойму, почему тебя это волнует? Ты ведь здесь ни при чем.

– Я хочу тебе помочь, дорогая. Не понимаешь?

– Бесконечные разговоры мне не помогут. Хочу все забыть. Помоги забыть, спасибо скажу.

– Хестер, милая, от уловок пользы не будет. Надо смотреть правде в глаза.

– Все утро только это и делала.

– Хестер, я люблю тебя. Ты же знаешь?

– Надеюсь.

– Что значит «надеюсь»?

– Продолжай, продолжай.

– Я хочу что-то сделать.

– Не понимаю что. Ты же не полицейский.

– Кто последним видел маму живой?

– Я, – ответила Хестер.

– Знаю. Это было незадолго до семи в тот вечер, когда я поехал в театр в Драймут, чтобы встретиться с тобой.

– Перед тем, как я поехала в Драймут… в театр.

– Но ведь и я, кажется, там был?

– Да, разумеется, ты там был.

– Тебе уже было ясно тогда, что я люблю тебя, Хестер?

– Нет, я даже не понимала тогда, что сама влюбилась в тебя, – возразила Хестер.

– У тебя ведь не было никаких веских причин убивать свою мать, не правда ли?

– Вот именно.