Горе невинным - [3]

Вдруг откуда-то издали донесся неприветливый голос Хестер:

– Отец говорит, что он может подняться.

Цербер, стерегший Калгари, неохотно отступил в сторону, не утратив при этом своей подозрительности. Калгари прошел в вестибюль, положил шляпу на стул и поднялся по лестнице.

В доме его поразила прямо-таки стерильная чистота. Подобное обычно доводилось видеть лишь в дорогих лечебницах.

Хестер провела его по коридору, они спустились по коротенькой лестнице, состоящей из трех ступенек. Потом она распахнула дверь, жестом пригласила Калгари войти и, последовав за ним, прикрыла за собой дверь.

Они оказались в библиотеке, и Калгари с удовольствием запрокинул вверх голову. Интерьер этой комнаты разительно отличался по духу от всего остального дома. Несомненно, здесь человек жил, работал, проводил свой досуг. Стены были уставлены книгами, массивные кресла довольно потрепаны, но удобны. На письменном столе веселил взор ворох бумаг, по столикам тоже валялись книги. Калгари заметил очаровательную молодую женщину, вышедшую из комнаты через дверь в дальнем конце. Затем его внимание привлек поднявшийся навстречу человек, держащий в руке вскрытое письмо.

В глаза бросилась невероятная худоба этого человека, почти полная бестелесность, в чем только душа держалась. Казалось, перед вами предстал выходец с того света! Голос у него был приятный, хотя и не совсем отчетливый.

– Доктор Калгари? – произнес он. – Присаживайтесь.

Калгари сел. Не отказался от сигареты. Хозяин опустился в кресло напротив. Двигался он не торопясь, будто жил в мире, где время ничего не значило. На лице Лео Эрджайла появилась едва приметная улыбка, разговаривая, он поглаживал письмо бескровными пальцами.

– Мистер Маршалл пишет, что вы хотите сообщить нам нечто важное, но не указывает подробностей. – Улыбка обозначилась явственнее, он продолжал: – Юристам присуща осторожность в формулировках, не так ли?

Калгари с удивлением подумал, что перед ним находится счастливый человек. То была не безудержная веселая радость, неотъемлемый спутник счастья, но окрашенная грустью, притаившаяся в душе внутренняя удовлетворенность. Для этого человека внешний мир не имел никакого значения, и он наслаждался своей независимостью. Калгари не знал, почему его так поразило это обстоятельство, но воспринял его как должное.

– Вы очень добры, что согласились меня принять, – сказал он. Это было стандартное, ни к чему не обязывающее вступление. – Я полагал, что лучше приехать самому, чем написать. – Калгари помолчал и продолжил вдруг с внезапной горячностью: – Тяжело… очень тяжело…

– Мы попусту теряем время. – Лео Эрджайл был вежлив и непроницаем. Он наклонился вперед; непринужденность его манер располагала к доверительности. – Поскольку вы привезли письмо от Маршалла, я догадался, что ваш приезд имеет отношение к судьбе моего несчастного сына Джако… Джека… Джако мы называли его в семье.

Все слова и фразы, которыми заранее запасся Калгари, выскочили у него из памяти. Сохранилась лишь одна удручающая реальность, о которой ему предстояло поведать. Как это лучше сделать, он не знал.

– Ужасно тяжело…

Наступило молчание.

– Если вам это поможет… – нарушил молчание Лео, осторожно выговаривая слова, – то мы полностью отдавали себе отчет… Джако вряд ли можно было назвать нормальной личностью. Что бы вы ни сказали, нас ничто не удивит. Когда произошла эта жуткая трагедия, я ни минуты не сомневался: Джек не понимал, что он делает.

– Разумеется, не понимал.

Это сказала Хестер. Калгари вздрогнул от неожиданности и тут же забыл о девушке. Она присела на ручку кресла, стоявшего у него за спиной, и взволнованно заговорила:

– Джако всегда был ужасен. Как ребенок… если тот из себя выйдет. Схватит, что попадется под руку… и в вас запустит…

– Хестер… Хестер… дорогая, – с болью в голосе проговорил Эрджайл.

Смутившись и вспыхнув, девушка вскинула руку к губам.

– Извините, – сказала она. – Мне не следовало… я забылась… я… я… не должна была так говорить… теперь он… теперь все кончено и… и…

– Да, с этим покончено, – молвил Эрджайл. – Все в прошлом. Я старался… все мы старались… воспринимать мальчика как инвалида. Природа просчиталась, вот в чем дело. – Он взглянул на Калгари: – Вы согласны?

– Нет, – решительно возразил тот.

Наступила тишина. Резкое возражение, прозвучавшее как выстрел, повергло слушателей в недоумение. Калгари стало не по себе.

– Я… Извините, но вы еще ничего не знаете…

– О! – задумчиво протянул Эрджайл. Потом обернулся к дочери: – Хестер, думаю, тебе лучше уйти…

– И не подумаю! Затем я пришла… хочу знать, что все это значит.

– Но это может быть не совсем приятно…

– Какие такие гадости еще натворил Джако? – нервно воскликнула Хестер. – Теперь все уже кончено.

– Поверьте мне, пожалуйста… речь совсем не о том, что ваш брат что-то натворил… как раз наоборот, – торопливо заговорил Калгари.

– Не понимаю.

Дверь в дальнем конце комнаты растворилась, появилась давешняя молодая женщина. Она была в пальто, с папкой для бумаг в руках.

– Я ухожу. Есть еще что-то для меня? – обратилась она к Эрджайлу.

Эрджайл после некоторого колебания (он вечно колеблется, подумал Калгари) притянул женщину за руку.