Гордый наш язык - [6]
Простой способ проверить значение нового слова в языке - поставить его в разные сочетания с другими словами. Можно по старинке сказать волнующе прекрасен, она говорит волнующе, а очень волнующе уже хуже: высокое слово требует соответственного окружения - весьма волнующе. Сказать же мне было волнующе или это волнующе невозможно, потому что в русские разговорные конструкции книжное слово не вложишь. Однако вполне возможны (и отмечены в речи) сочетания мне (было) волнительно или это волнительно.
Волнительно и волнующе как бы дополняют друг Друга, употребляясь в разных сочетаниях. Причем вол->нительно чаще встречается в конструкциях, характерных для обычной речи, потому что передает значение качества, понимаемого как действие, а в разговорной речи самое главное - указать на качество именно действия. Выражение это волнительно ставит новое слово даже на уровень сказуемого - по нынешним временам самый главный член предложения!
Мне лично волнительно и волнительный могут не нравиться. Однако ни языковед, ни образованный человек не может просто так отмахнуться от того, что есть в языке нового; у каждого слова должен быть свой шанс. История этих слов в последние почти три столетия показывает, что в будущем они могут стать вполне литературными, потому что укладываются в закономерности употребления и развития языка. Они вовсе не «противны языку» (в смысле - противопоказаны ему), однако многим они по-прежнему неприятны.
Вопрос А как правильно? переводит обсуждение в новую плоскость - это уже вопрос о литературной норме.
Слова волнительный и волнительно сегодня еще не являются литературными. Но как раз в этом и заключается их сила при выражении личного эмоционального чувства. Конечно, обязательно правило: не употреблять слово там, где оно неуместно.
Но отчего все же слово живет, как ни борись с ним? Почему так выходит, нам объяснит писатель, для которого слово и есть прежде всего - ощущение, представление, образ, непосредственно вытекающий из смысла исходного слова. Б. Тимофеев представляет это так: «Ведь если слово удивительный происходит от глагола дивить, то волнительный явно происходит от слова волнить, а не от волновать, согласны?» И тогда кажется, будто вся задача состоит в том, чтобы найти такое исходное слово - которое и ищут подсознательно! - волна, вол нить, волновать? Не понятие становится важным, а ближайшее представление, которое было бы способно одухотворить новое слово и тем самым сделать его законным и «правильным». Сделать это легко, потому что внутренние значения слов живут в нем, как бы дремлют до поры до времени.
Но нельзя забывать об источнике эмоции и образа. Словесный образ не в нас сидит, не заключен в слове, самом по себе. Образ - в исходном слове, но каково оно? Не волна, не волнить, никакое другое в отдельности, а все сразу, в их смысловом единстве, которое создает и общее им всем понятие. Потому что чем понятие четче и яснее, тем образ богаче и ярче. Входя друг в друга, образ и понятие создают тот потаенный смысл русского слова, который в нем так нам нравится. Иначе мы не поняли бы друг друга: для вас один образ, для меня - другой... Не язык, а сплошное воображение. Но уж коли общее есть понятие, если исходный образ был - значит, можно создавать и новые краски текста, и новые слова, и образы - тоже новые.
Большой, ОГРОМНЫЙ, громадный
В 1853 году критик журнала «Москвитянин» правил текст в петербургском журнале: «большое множество - множество не бывает малое...» Логично. А что вы скажете о современных «огромное множество», «громадное множество»?
В начале XIX века писатель М. А. Дмитриев, иронизируя над современным ему языком, писал: «Его журнал и его сочинения имели, говоря нынешним арлекинским языком, большую популярность, даже чтобы выразиться совсем по-нынешнему, скажу: огромную популярность!» Большое сменилось огромным. Революционные демократы и народники любили это слово: «огромное большинство студентов», «огромным большинством читающей публики», «огромное знание народной жизни обнаружил он», «Слепцов был огромный мастер рассказывать» и т. д. в самых разных сочетаниях. Неудивительно, что к концу XIX века огромный в этом смысле стало обычным выражением; к нему привыкли. Возникла надобность в новом усилении - и оно появилось: громадный.
Громада - огромный предмет или сплошная масса, вообще - нераздельная масса. Тогда не было еще определения громадный. В начале XIX века один генерал говорит своему собеседнику: «Тут начинается целая громада слов», «это ведь громада необъятная бумаг...» Теперь мы сказали бы огромное количество или даже масса. Обратим внимание и на уточнения к имени: громада - целая, необъятная! Иначе и невозможно было сказать в те годы.
В книге рассказано об истории русского языка: о судьбах отдельных слов и выражений, о развитии системы частей речи, синтаксической структуры предложения, звукового строя.
В четырех разделах книги (Язык – Ментальность – Культура – Ситуация) автор делится своими впечатлениями о нынешнем состоянии всех трех составляющих цивилизационного пространства, в границах которого протекает жизнь россиянина. На многих примерах показано направление в развитии литературного языка, традиционной русской духовности и русской культуры, которые пока еще не поддаются воздействию со стороны чужеродных влияний, несмотря на горячее желание многих разрушить и обесценить их. Книга предназначена для широкого круга читателей, которых волнует судьба родного слова.
Книга представляет собой фундаментальное исследование русской ментальности в категориях языка. В ней показаны глубинные изменения языка как выражения чувства, мысли и воли русского человека; исследованы различные аспекты русской ментальности (в заключительных главах — в сравнении с ментальностью английской, немецкой, французской и др.), основанные на основе русских классических текстов (в том числе философского содержания).В. В. Колесов — профессор, доктор филологических наук, четверть века проработавший заведующим кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного университета, автор многих фундаментальных работ (среди последних пятитомник «Древняя Русь: наследие в слове»; «Философия русского слова», «Язык и ментальность» и другие).Выход книги приурочен к 2007 году, который объявлен Годом русского языка.
В четвертой книге серии «Древняя Русь» автор показывает последовательное мужание мысли в русском слове — в единстве чувства и воли. Становление древнерусской ментальности показано через основные категории знания и сознания в постоянном совершенствовании форм познания. Концы и начала, причины и цели, пространство и время, качество и количество и другие рассмотрены на обширном древнерусском материале с целью «изнутри» протекавших событий показать тот тяжкий путь, которым прошли наши предки к становлению современной ментальности в ее познавательных аспектах.
Шестнадцатый выпуск из научной серии «Концептуальные исследования» представляет собой учебное пособие, разработанное по курсам для магистрантов «Языковые основы русской ментальности» и «Русский язык в концептуальном осмыслении». В его состав входят: теоретические главы, вопросы для обсуждения, темы рефератов, практические задания, списки литературы по темам. Пособие предназначено для магистрантов филологических факультетов вузов, обучающихся по направлению 031000.68 «Филология», а также для студентов, аспирантов, преподавателей.
В популярной форме через историю древнерусских слов, отражавших литературные и исторические образы, бытовые понятия, автор излагает представления восточных славян эпохи Древней Руси (X—XIV вв.) в их развитии: об окружающем мире и человеке, о семье и племени, о власти и законе, о жизни и свободе, о доме и земле. Семантическое движение социальных и этических терминов прослеживается от понятий первобытно-общинного строя (этимологические реконструкции) до времени сложения первых феодальных государств в обстановке столкновения языческой и христианской культур.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Задача этой книги — показать, что русская герменевтика, которую для автора образуют «металингвистика» Михаила Бахтина и «транс-семантика» Владимира Топорова, возможна как самостоятельная гуманитарная наука. Вся книга состоит из примечаний разных порядков к пяти ответам на вопрос, что значит слово сказал одной сказки. Сквозная тема книги — иное, инакость по данным русского языка и фольклора и продолжающей фольклор литературы. Толкуя слово, мы говорим, что оно значит, а значимо иное, особенное, исключительное; слово «думать» значит прежде всего «говорить с самим собою», а «я сам» — иной по отношению к другим для меня людям; но дурак тоже образцовый иной; сверхполное число, следующее за круглым, — число иного, остров его место, красный его цвет.
Задача этой книжки — показать на избранных примерах, что русская герменевтика возможна как самостоятельная гуманитарная наука. Сквозная тема составивших книжку статей — иное, инакость по данным русского языка и фольклора и продолжающей фольклор литературы.
Сосуществование в Вильно (Вильнюсе) на протяжении веков нескольких культур сделало этот город ярко индивидуальным, своеобразным феноменом. Это разнообразие уходит корнями в историческое прошлое, к Великому Княжеству Литовскому, столицей которого этот город являлся.Книга посвящена воплощению образа Вильно в литературах (в поэзии прежде всего) трех основных его культурных традиций: польской, еврейской, литовской XIX–XX вв. Значительная часть литературного материала представлена на русском языке впервые.