Гордубал - [23]

По всей деревне мелет языком Гордубал, а дома молчит как убитый. То да это сделай, Штепан, - и баста.

Шатается по деревне Юрай и посматривает, с кем бы еще постоять, поболтать. Даже Феделешу Гейзе махнул рукой, только от Герича отвернулся. А тот уж было руку протянул. Нет! Пока жив, не знаюсь с тобой; не о чем нам разговаривать. Знать не знаю и знать не хочу, что у тебя на уме.

Бабы смеются: диковинное обрученье! Жених насупился, как бирюк, молчит, на всех дуется. Невеста на речке играет с подружками, юбчонку засучила по пояс, понятия нет еще, что такое стыд. А Гордубал размахивает руками на площади, хвалится будущим зятем. Полана - хоть и чудная баба - да тоже хмурится, видит, что вся затея - людям на смех, а сама дома сидит, носа не высунет. Так-то, соседушки, уж и не говорите, что у Гордубалов все ладно.

Разве не видит Гордубал, что Штепан сердится?

Может, и видит, но сторонится Штепана. Бросит через плечо, что да где сделать, и идет куда-то по своим делам. А Штепан провожает его таким взглядом, словно готов вцепиться ему в глотку.

Наконец не выдержал Штепан: стал посреди двора, поджидает хозяина, зубы стиснул, так что желваки заходили на скулах. Гордубал проходит по двору.

- Пора ехать, Штепан.

И идет дальше.

Манья загораживает ему дорогу.

- Мне с вами потолковать надо, хозяин.

- Ну, чего еще? - уклоняется Гордубал. - Занялся бы лучше делом.

Штепан даже посерел от ярости. Странно, ведь он всегда был смуглый.

- Что это вы болтаете про меня и Гафью? - выпаливает он.

Гордубал поднимает брови.

- Что болтаю? Что просватал дочку за батрака.

Манью коробит от злости.

- А почему? А зачем вы... Люди меня на смех поднимают. "Скоро ли, мол, крестины, Штепан?" - "Беги, Штепан, к своей невесте, ее гусак обидел".

Гордубал гладит затылок.

- Не слушай их, пусть потешатся. Надоест.

- Мне, мне это надоело, хозяин! - цедит сквозь зубы Манья. - Не хочу быть посмешищем!

Гордубал тяжело вздыхает.

- И я тоже не хочу, потому и обручил вас. Ну, чего еще?

- Не хочу, - скрипит зубами Манья. - Не буду я тут торчать женихом сопливой девчонки всей деревне на смех.

Гордубал - руки еще на затылке - меряет его глазами.

- Погоди - как ты сказал? Не будешь?

Манья дрожит от бешенства, вот-вот заплачет.

- Не буду, не хочу! Что хотите делайте, а я...

- Не будешь?

- Не буду.

Гордубал засопел.

- Подожди здесь.

Манья стоит, захлебываясь от ярости, - ему стыдно перед всей деревней. Лучше уж убраться отсюда, чем...

Гордубал выходит из хлева и рвет какую-то бумагу. Рвет на мелкие клочки и бросает их в лицо Манье.

- Вот. Больше ты не жених. Передай отцу, что я порвал договор. - Рука в белом рукаве быстро взлетает и указывает на ворота. - Проваливай!

Манья быстро дышит, глаза его суживаются, как нож.

- Не уйду, хозяин.

- Уйдешь! А вздумаешь вернуться, у меня ружье есть.

Штепан багровеет.

- А если не уйду, тогда что?

Гордубал грудью надвигается на него. Манья отступает.

- Полегче! - шипит он.

- Не уйдешь?

- Пока не прикажет хозяйка, не уйду.

Застонав, Гордубал внезапно бьет Манью коленом в живот. Манья корчится от боли, но тут огромная ручища хватает его за шиворот, другая за штаны, поднимает на воздух, и Штепан летит через забор в крапиву,

- Так, - Гордубал переводит дух. - Не захотел в ворота, полетел через забор. - И он поворачивает обратно, поглаживая темя. Странно: как-то горячо в затылке...

За соседским забором слышно хихиканье.

XX

Полана, конечно, заперлась в каморе и притихла, точно ее и в живых нет.

Рано утром Гордубал запрягает в телегу жеребца-трехлетку и смирного мерина. Неравная пара! Мерин уныло мотает головой, жеребец держит голову кверху.

Ну и парочка!

- Скажи матери, Гафья, что я еду в город. К вечеру, бог даст, вернусь.

Пусть коровы мычат от голода, пусть лошади бьют копытами, пусть визжат свиньи и поросята. Может, перестанет Полана упрямиться, не выдержит ее крестьянская душа, выйдет Полана и займется скотиной.

Да и можно ли сердиться, когда рядом божья тварь?

Мерин помахивает головой, жеребец держит ее высоко. Вот и Штепан тоже высоко держит голову.

Жеребца-трехлетку он запрягал вместе с кобылкой - они, мол, хорошо идут в паре. Эй ты, деревенщина, чего кусаешь мерина... Полана, наверно, выйдет из клети, пока меня нет, накормит скотину и птицу, порадуется на них. Вот видишь, и неспеша можно доехать до города.

Перво-наперво к адвокату.

- Так и так, сударь, хочу, чтоб записали вы мою последнюю волю. Никто не ведает, когда придет смертный час. Вот какая воля моя: женат я, жену Поланой звать. Надо, чтобы она наследовала после мужа.

- А что вы завещаете ей, господин Гордубал? Усадьбу, деньги или ценные бумаги?

Гордубал косится с недоверием: "Зачем тебе знать?"

- Напиши: все, что имею.

- А! Ну, тогда запишем: все имущество движимое и недвижимое...

Гордубал кивает.

- Так, так, сударь, хорошо сказано. Пишите: "За любовь ее и верность супружескую завещаю все движимое и недвижимое имущество".

Вот и подписано - во имя отца и сына и святого духа. Гордубал медлит.

- А что, сударь, нельзя ли поехать в Америку снова?

- Куда там, господин Гордубал, в Америке своих рабочих излишек, никого теперь не пускают к себе американцы.