Гордость - [12]

– Да, конечно. У нас целое лето впереди, Зи, – говорит она, улыбаясь и не отводя глаз от дома напротив.

– Ты что, прямо сейчас туда пойдешь?

– Да-да. – Она встает, расправляет подол летнего платья. – Хочется посмотреть, как там внутри. Ты только подумай, они там все довели до ума – за сколько там, за пару месяцев?

– Почти за год. Я своими глазами видела. День за днем. Так что представляю, как оно все выглядит внутри. Могу тебе картинку нарисовать.

Она, будто не слышит, делает шаг с крыльца.

– Най, папуле это не понравится, – говорю я в последней попытке не дать ей испортить свою жизнь. Мою жизнь. Наши жизни. Мы – наша семья – в хороших отношениях со всеми соседями по кварталу, поэтому все общие праздники проходят без скандалов; поэтому идти домой в темноте не страшно; поэтому дотопать до бодеги в пижаме и пледе – обычное дело. Но приехали Дарси – и все это под угрозой.

– Мне нужны всякие дизайнерские идеи, я ведь собираюсь купить в Бушвике какую-нибудь развалюху и довести ее до ума, – говорит Дженайя мечтательным отрешенным голосом.

– Дженайя, этого никогда не будет: таким, как они, не нужны такие соседи, как мы, – говорю я. – Особенно Дарию.

– Зури, ты говоришь чушь, – отвечает она, после чего ее круглая попка и короткое летнее платьице плавно перемещаются на другую сторону улицы.

– Дженайя, дождь собирается! – кричу я ей вслед.

– Вот и хорошо! – отвечает Дженайя, не оборачиваясь.

Я пытаюсь сосредоточиться на эссе. Сделать вид, что мне наплевать. Заставляю себя писать, и, как всегда, на экран выливаются несвязные слова. Шершавое неотесанное стихотворение, как ступеньки на крыльце, как тротуар перед нашим домом. Как все вокруг меня в этот миг.

Дженайя, моя сестра, как любовь. Тюльпаны весною,

Пастельные краски. Солнечный луч в окне,

В котором танцуют пылинки, целуясь. Она

Как лица целующихся на телеэкране,

Их поцелуи можно потом повторить с мягкой подушкой

Во тьме. Она как теплый зазор

Между папулей и мамой, когда они спят,

А счета все оплачены и холодильник набит.

Она из меда и сахара, из летних фруктов,

От сладости липких, манящих пчелок и мух.

Жужжат. И мешают. Как эти

В доме на той стороне.

В темных тучах над Бушвиком есть что-то волшебное. Так, по крайней мере, говорит Мадрина. В моем районе тучи не просто тучи. Я всегда знаю: если солнце спряталось и зарокотал гром, на нас скоро что-то обрушится.

Сперва моросит, через пару секунд начинается ливень. Дом напротив как будто тянет меня к себе. А может, сестре хочется, чтобы я была с нею, тоже посмотрела на все эти кухонные приборы из нержавейки и на мебель как в кабинете у врача. А может, ей там так противно, что хочется сбежать, но она боится показать себя невоспитанной, – и я очень выручу ее своим приходом.

Компьютер заливает дождем, я прячу его под рубашку, едва шагнув на тротуар. «Иду тебя выручать, Най-Най!»

Соседи разбегаются по домам, у края тротуара набухают лужи. Голову я не накрываю. Пока успеваю добежать до ворот дома, косички уже мокрые, обвисшие, они тяжело ударяют по лбу и щекам.

Вблизи двери даже красивее, но мне они все равно поперек горла, ведь это ворота, ведущие в другой мир. Звонка нет, только домофон с экранчиком. Я нажимаю на кнопку, на экранчике появляется смутная черно-белая фигура – это я. Я озираюсь, где же висит камера, но ее спрятали на совесть. Еще бы таким людям не иметь камеру слежения у входной двери, да еще, скорее всего, и дорогую сигнализацию. Даже у Эрнандо в его бодеге нет таких приспособлений.

Дверь распахивается, я замираю на месте – мокрая, замерзшая, холодный ноутбук прижат под рубашкой к голой коже. Дверь открыл Дарий. Я не решаюсь взглянуть ему в лицо. Смотрю мимо, в стерильно чистый дом.

– Я за сестрой пришла, – говорю я.

– Отлично. Можешь ее забрать, – говорит Дарий.

Тут мне ничего не остается, кроме как посмотреть ему прямо в глаза.

– Ты серьезно?

– Да. Серьезно, – говорит он, тоже глядя на меня в упор.

Открывает дверь еще шире, но я не вхожу внутрь. Он стоит и смотрит на меня, а потом наконец вытягивает руку, как будто с неохотой приглашая меня в свое скромное жилище.

Я, в мокрых кроссовках, делаю шаг на надраенный до скрипа пол гостиной. Чувствую, что Дарий следит за мной глазами, но, когда я оборачиваюсь, он смотрит вниз. Вода капает с моей одежды на блестящий паркет. Мне наплевать. Наверняка тут есть кто-то, кто все вытрет за деньги.

– Где она? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь? – отвечает он, слегка улыбнувшись.

– Дженайя! – выкликаю я звучно, и голос эхом разносится по всему дому.

В гостиной высокие потолки, лестница отсюда ведет в другие комнаты – они, я уверена, еще красивее, – а в дальнем конце этого этажа находится кухня, окна в ней высокие и широкие, и выходят они туда, где раньше был заросший сорняками лес. Кромки стен и потолка обведены причудливым бронзово-золотым узором – такое ощущение, что особнячок этот строили для принцев и принцесс.

– Дженайя! – выкликаю я снова.

– Слушай, обязательно так орать? – спрашивает Дарий, подходит к коробочке, висящей на стене гостиной, нажимает кнопку. – Эйнсли. Ее сестра пришла.

– Ее сестра пришла? – повторяю я. – У меня, знаешь ли, есть имя. И у моей сестры тоже.