Гордость, сила и зима - [4]

Спустя некоторое время отец вошел в особняк с мамой на руках. Я не знаю, сколько времени прошло с его отъезда, может даже и полчаса, но мне они показались целой вечностью. Из груди матери торчала стрела, а из горла время от времени вырывались хрипы. Это был единственный раз, когда я видела папу таким испуганным, впервые в жизни он действительно ничего не мог сделать. А я стояла на лестнице, как вкопанная, и не могла сойти с места, с ужасом смотря на капающую на пол кровь.

– Не смотри, Вэл, не смотри! – почти кричал отец. – Демон! Да уведите ее кто-нибудь уже!

Кто-то взял меня на руки и отнес наверх, я же просила пустить меня к маме. На что мне был дан ответ: «Немного позже». Я сидела у себя в комнате на полу, прижавшись спиной к стене рядом с дверью и прислушиваясь к суматохе в коридоре. Помню, потом папа вошел в комнату, его лицо было все еще неестественно бледным.

– Пойдем к маме, Вэл, пока не приехал доктор.

Наш семейный доктор не проживал с нами постоянно, а обитал в Гасте – ближайшем городке, до которого минут пятнадцать езды. Но, как на грех, тогда он вообще уехал из города в столицу, поэтому пришлось в спешном порядке искать другого врача. Но первую помощь маме смогли оказать, оставалось только надеяться, что она доживет до прихода доктора.

– С ней же все будет хорошо? – прошептала я.

– Ты, главное, ничего не бойся, доктор уже в пути.

Наверное, вы сейчас мысленно произносите: ты же целитель, что тебе стоило пойти и вылечить мать? Сейчас, восемнадцатилетняя я пошла бы и исцелила эту рану. А тогда, в десять лет, я была маленьким напуганным ребенком, которому больше всего хотелось накрыться с головой одеялом, чтобы хоть как-то защититься от жестокости реального мира, так неожиданно обрушившейся на меня. Даже если бы я не была так напугана, то все равно не смогла бы полностью залечить ранение, в те годы я максимум могла заговорить зубы или снять головную боль, хотя пару раз все-таки залечивала царапины.

Мама лежала на кровати, ее длинные светлые волосы в беспорядке разметались по подушке, а все тело колотило от лихорадки. За своими приглушенными всхлипами я четко слышала ее частое и прерывистое дыхание, срывавшееся иногда на хрипы. Я подошла к кровати и присела на краешек, взяв мамину ладонь в свои детские ручки. Мама находилась в полубеспамятстве, но все равно смогла легонечко сжать свои пальцы. А я сидела и вглядывалась в ее бледное лицо с посиневшими губами и носом. Но даже в таком состоянии она казалась мне красивой, потому что… Потому что это моя мама, по-другому не могло быть.

Спустя некоторое время она провалилась в полусон-полузабытье. Тогда я все-таки решила попробовать исцелить ее рану. Если бы я не предприняла никаких попыток, то никогда бы себе этого не простила. Взяв с тумбочки ножницы, я аккуратно разрезала бинты, стараясь не потревожить маму. Вид окровавленной раны до сих пор иногда являлся мне во сне. Стоило снять повязки, как кровь потекла с удвоенной силой и нехорошо запузырилась. Помню, отчаянно зажимала ранение пальцами и никак не могла сосредоточиться, такая захлестнула паника. Кровь стекала по моим пальцам, а ранение все не затягивалось, как я ни старалась себе это представить. Никогда в своей жизни я не испытывала такого липкого ужаса, который ощутила тогда – у кровати умиравшей матери, сделав ей еще хуже. Комната так и заполнилась моими всхлипами и стонами ужаса.

Внезапно кончики моих пальцев озарились зеленоватым сиянием, из-под них начали вылетать маленькие искорки. Увидев это, я испугалась и зажмурилась, но рук не убрала. Сколько тогда просидела – не знаю, но внезапно дверь открылась, и на пороге появились папа и лекарь, пожилой мужчина плотного телосложения. Папа что-то крикнул и буквально оттащил меня от кровати, крепко прижав к себе. Услышав голоса, мама вздрогнула и слегка приоткрыла глаза. Доктор же наклонился к больной и начал осмотр.

– Господин Прайд, – произнес он спустя некоторое время с легким недоумением, – когда я вошел в дом, вы сказали, что у вашей супруги пробито легкое. Но я могу смело заявить – это не так. Более того, несмотря на то, что рана не представляет опасности для жизни леди Амелии. Я не знаю, что произошло в этой комнате, но это определенно можно считать чудом.

Все это время, что доктор осматривал маму, папа продолжал держать меня на руках. Звуки до меня долетали, как сквозь подушку, а в глазах иногда появлялась темнота. Единственное, что выхватывал взгляд – мои окровавленные руки. Но я все равно смогла расслышать, как облегченно выдохнул отец.

– Иди сюда, Дориан, – прошептала мама. Ей наверняка нельзя было говорить, но она ничего не смогла с собой поделать.

Папа подошел к кровати и поставил меня рядом. Мама медленно подняла руку и провела ей по моим волосам. Последнее, что я запомнила, прежде чем окончательно погрузиться в темноту – это мамина теплая улыбка, ставшая моим последним воспоминанием о ней.

Утром мамы не стало. Приехавшие специалисты установили, что причиной смерти Амелии Прайд стало отравление ядом, а не ранение от стрелы. Лекарь не смог распознать отравление, потому что зараза попала прямиком в кровь, не оставив внешних следов. Мама должна была ощущать ноющую боль в груди, но это списали на ранение. Если бы яд был принят внутрь, то его бы смогли опознать, но… Кому понадобилась выпустить в мою мать отравленную стрелу, дознаватели так и не смогли выяснить; следствие продолжалось около года, а потом дело закрыли, и оно осело где-то в архивах.