Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик - [5]

— Цель нашей беседы, Гордон… Мы так будем называть вас дальше. Или, пожалуй, это было хорошо «там»… А «здесь»?..

— «Здесь», видимо, лучше — Конон Трофимович. Полковник Конон Трофимович Молодый.

— Что, если мы представим сейчас читателю вас. Реального Конона Трофимовича Молодого, а не его канадского двойника Гордона Лонсдейла?..

— Вы уверены в том, что подобное внимание к моей персоне действительно необходимо для книги? Боюсь, те страницы, которые я только что прочитал, могут создать впечатление, что я действовал один… Учтите, я не сторонник формулы «и один в поле — воин». Для разведки, конечно. Каждый разведчик, выполняя подобное задание, работает в одиночку — так требуют законы конспирации. Но на самом деле ты всегда выполняешь лишь частичку одного общего задания. И хотя о большинстве своих товарищей по оружию вообще ничего не знаешь, но постоянно чувствуешь их локоть где-то рядом… Словом, живёшь не в вакууме… Всё создается сообща, каждый выполняет свой маневр…

— Но есть обстоятельства, которые не позволят нам сегодня рассказать о ваших товарищах так, как они того заслуживают…

— И всё же читатель должен знать, что я был не один.

— Хорошо. Так и условимся. А теперь — ваша биография. Первый вопрос интервью будет абсолютно традиционен: как жил, чем занимался наш герой до начала работы в разведке? Короче, его биография.

— Она более чем скромная. Родился в 1922 году, рос в тихом переулке вблизи Арбата. Учился. Отличником не был, но отметки приносил вполне приличные. Был пионером, вступил в комсомол… Потом война, фронт. После войны — вуз. Затем — спецкомандировка. Всё.

— Коротко и… неясно.

— Что именно «неясно»?

— Конон Трофимович, мы понимаем, что профессия разведчика не предполагает полной откровенности в рассказе о себе. Даже тогда, когда разведчик уходит на покой или перемещается на запасные позиции. А вы ведь не в отставке… Существует ваша легенда, а теперь вы рассказываете практически новую версию своей жизни. Как совместить?

— Ничего не надо совмещать. Чисто философски проблема любопытная: жизнь как родник легенды… Ну, а если серьёзно, то несомненно, что в один прекрасный день я оказался в Ванкувере…

— Что же, в таком случае продолжим воспоминания. Но хотелось бы условиться с вами вот о чём: если возникнет необходимость, мы будем по мере того, как перелистываются «страницы» памяти, задавать свои вопросы…

— Согласен.

Глава II

…Через несколько минут после того, как я вошёл в каюту, послышался низкий протяжный гудок, загремело железо выбираемой якорной цепи, задрожал и покачнулся пол. Пароходик выходил в океан.

— Не хотите ли лимонов? — вежливо осведомился стюард, приоткрывший дверь каюты.

— Спасибо, пока нет. А почему вы предлагаете мне лимоны?

— Выходим в шторм. Семь баллов, — ответил стюард, он был лаконичен.

— Ресторан открыт?

— Да, конечно.

Я пошёл в ресторан, заказал там в пустом маленьком зале обед, проглотил с трудом салат и вскоре почувствовал, что сидеть за столом больше не могу.

Держась за поручни, протянутые во всю длину коридоров, я добрёл до своей каюты и повалился на койку, успев только снять пиджак. «Устал, наверно, в Ванкувере, — думал я, глядя в одну точку на потолке и вслушиваясь в грохот волны, яростно колотившей о корпус парохода. — Но ничего, приползем в Принс-Руперт, отоспимся…»

Обычно меня не укачивало. Может быть, качка оказалась столь свирепой из-за скромных размеров судна.

Когда спустя несколько часов я стоял на площади перед зданием морского вокзала в Принс-Руперте, дома, улицы, автомашины — все это медленно то валилось куда-то назад, то опрокидывалось на меня.

Я отлежался в гостинице и, не дав себе отдохнуть, а лишь почувствовав, что земля снова стала твёрдой, встал и пошёл в город.

Как обычно, я заранее готовился к поездке и знал в общих чертах план Принс-Руперта и, главное, все его туристские прелести. Мне полагалось полюбоваться прекрасной гаванью, вокзалом, где заканчивалась линия трансканадской железной дороги, и двинуться в парк Олдер, где, как сообщал путеводитель, выставлена лучшая в мире коллекция индейских тотемных столбов.

Тотемы оказались действительно что надо — ярко раскрашенные огромные стволы деревьев с вырезанными мордами всевозможных животных — одна над другой, от основания ствола и до самой вершины. Когда-то они стояли перед хижинами индейцев — у каждого был свой тотем, теперь украшали жильё тех, кто занял их землю.

Маленькие тотемы — от 20 сантиметров до метра, искусно вырезанные индейцами, продавались тут же как сувениры. Мастеров осталось мало. Стоили тотемы недёшево, но это было именно то, чем мог дорожить канадец Гордон Лонсдейл и что могло сопровождать его и в Лондон и куда угодно.

Я выбрал несколько тотемов — настоящих, а не примитивных серийных поделок, которыми был наполнен Принс-Руперт. Расплатился, тут же прикинув, что из-за покупки мне, видимо, придётся в ближайшее время ввести строгий режим экономии, и, засунув их под мышку, зашагал из парка.

Так я начал собирать коллекцию тотемных столбов, которая потом придавала великолепный канадский колорит моей миниатюрной лондонской квартире и послужила поводом для некоторых историй, рассказанных друзьям.