Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик - [100]

Вообще-то трубы внутри, трубы снаружи — большинству англичан это, видимо, безразлично. Не безразлично другое — традиции. «Добрая» старая Англия намертво держится за свои традиции. Одна из них — таких всемирно известных английских традиций — камин. Бесспорно, это второй после костра «по экономичности» источник тепла, ибо строят камины с прямыми дымоходами, поэтому горячий воздух тут же вылетает в трубу. Как только камин гаснет, в комнате становится холодно. Я не раз интересовался у англичан, почему они упорно возводят дымоходы таким странным образом. Большинство просто не предполагало, что есть какие-то другие способы. Некоторые шутливо отвечали, что это делается для удобства Санта Клауса, который, как известно, проникает в дома через дымоход. Люди, настроенные более серьёзно, говорили, что в прошлом веке каменный уголь был настолько дешев, что не имело смысла его экономить.

Но, как правило, камины бывают только в гостиной. Отапливать спальни англичане считают вредным и поэтому спят в тёплом белье под множеством одеял, предварительно нагрев постель с помощью грелок. Как метко заметил мне один знакомый, Англия — единственная страна, где на ночь не раздеваются, а одеваются…

Тюремные правила упорно не учитывали того факта, что в Англии ежегодно бывает зима. Одни и те же куртки и брюки заключённым полагалось носить летом и зимой. Ни головного убора, ни перчаток нам не выдавали. Пользоваться своими вещами не разрешалось. Поэтому зимой в тюремном дворе мы рысцой «гуляли» по кругу, непрерывно растирая руки и уши. Тут же перетаптывались съёжившиеся от холода тюремщики. Большинство было одето в плащи, ибо и они твёрдо уверовали, что в Англии зимы не бывает, и не хотели тратиться на форменные шинели. Я, естественно, переносил холод лучше других и за всё время пребывания в тюрьме ни разу не простудился. Но, будучи «гостем», не мог не удивляться странностям хозяев дома.

Впервые холод заявил о себе в декабре. Утром я сделал зарядку и немного разогрелся. Потом сел за книгу, но скоро почувствовал, что долго читать не смогу. Вызвал надзирателя, тот сказал, что тюрьму отапливают горячим воздухом, а его подают через отдушину над дверью камеры. Через вторую отдушину — во внешней стене — поступал свежий воздух. Я решил, что лучше всё же страдать от недостатка свежего воздуха, чем умереть от холода, и тут же заложил внешнюю отдушину куском картона, который нашёл во время прогулки. После этого я занялся отопительной отдушиной. Обнаружил её не без труда — высоко над дверью, когда, забравшись на стол, приставил к отдушине ладонь.

Чувствовалось чуть заметное движение воздуха.

Я поискал отверстия — они оказались микроскопическими, к тому же часть их была заткнута жгутами, свёрнутыми из бумаги, или заляпана многими слоями побелки. Расстелил на полу газету и принялся за чистку отдушины, надеясь, что теперь наконец потеплеет.

Сделал я это вечером и тут же лёг спать, но к утру большой разницы в температуре не заметил. Зато к вечеру в камере так потеплело, что я мог читать, сняв куртку. Правда, весной стало нестерпимо жарко, и мне пришлось завесить большую часть отдушины газетой. Когда меня переводили в другую камеру, я отмечал новоселье тем, что чистил отдушину, и жизнь становилась более сносной.

Но была область тюремного быта, усовершенствовать которую мне было не под силу. Тут уж я ничего поделать не мог. Областью этой была кухня, а она оказалась ужасной, ибо еда в тюрьме (Её Величества, конечно!) была под стать остальному и состояла лишь из овсянки, картошки и хлеба. Тех, кто провёл в тюрьме больше года, можно было узнать сразу — мертвенно-бледные руки, прозрачные уши. В тюрьме я потерял десять килограммов. Я не без интереса читал в камере отчёт о речи, которую произнёс в палате лордов председатель Совета по тюремной реформе лорд Стонэм. Пытаясь потрясти каменные сердца своих высоких коллег, тот поведал им, что на питание одного заключённого тратится 12 шиллингов в неделю (примерно полтора рубля). Этой суммы не хватило бы, лорд сослался на свою жену, чтобы прокормить даже кошку…

Почтенный лорд неосторожно познакомился с вонючим гнусного коричневого цвета тюремным гуляшом — дохлятиной, пропущенной через мясорубку вместе с капустой, хлебом и всякими объедками. Блюдо это потрясло Стонэма.

Но дальше слов дело не пошло. Гуляш лучше не стал.

Не прибавилось калорий и в традиционной тюремной овсянке. На тюремную кухню по-прежнему привозили мешки с отрубями для свиней. Из этих-то отрубей нам и варили «овсянку». Справедливость требует упомянуть, что это были канадские отруби высшего качества.

Ну и, конечно же, пищу готовили так, словно задачей кухни было делать её как можно более несъедобной.

После женщин еда была самой популярной темой разговоров среди заключённых. Все опытные рецидивисты единодушно утверждали, что хуже всего кормят в манчестерской тюрьме Стренджуэйс (буквальный перевод — «Странные пути»). Попав туда, я был вынужден признать точность их оценки.

По тюремным правилам, Хаутон должен был бы остаться в Уормвуд Скрабс и дожидаться своей очереди для перевода в крыло долгосрочников, где условия были несколько лучше. Но после процесса Хаутона почему-то перевели в другую тюрьму, вне Лондона. Тюремщики и заключённые удивлялись, почему меня оставили в Лондоне. Недоумевал и я. Но через несколько дней мне стало ясно, что это результат закулисных действий контрразведки, которая всё ещё не теряла надежды «выжать» из меня хоть что-нибудь.