Гордимся тобой, пионер! - [10]

— Чего ты лезешь вперёд? — недовольно отмахнулся Володя. — Я и сам знаю. И не лезь, когда тебя не спрашивают.

Валя была очень рада за подругу и даже не обиделась на Володины слова.

— Помните, ребята, субботний концерт, — мечтательно проговорила она. — Как чудесно Таня пела украинские народные песни. Настоящий соловейчик! Я очень хочу, чтобы она была в нашем отряде.

День, когда Тане повязали красный галстук, вихрем ворвался в её душу. Ей казалось, что она самый счастливый человек на свете. Но, когда она пришла домой, радость её померкла. Мать строго взглянула на сияющее лицо дочери и потребовала:

— Сейчас же сбрось эту тряпку! Красный цвет — сатанинский цвет.

Кровь бросилась в лицо Тани. «Как?! Снять галстук? Опозорить честь пионера? Подвести ребят, Валю?» Но Таня не решилась перечить матери. Она медленно развязала и сняла галстук. А вместо него надела крестик. Анна Андреевна на этот раз одержала победу.

Каждый день Таня приходила в школу в галстуке, а около дома поспешно прятала его на самое дно портфеля и вынимала крестик. Однажды мать нашла Танин галстук и так разгневалась, что выгнала дочь из дому. Вся в слезах, долго бродила Таня по городу. Поздно вечером соседи открыли ей дверь, и она ночевала на кухне.

Девочка не осмеливалась возражать матери и снова стала петь в церковном хоре. Ребята об этом не знали. Её тянуло к ним, но смотреть в глаза друзьям было стыдно. И Таня ошиблась ещё раз: о своих страданиях она не рассказала никому, даже своей лучшей подруге Вале. Не решилась просить помощи в отряде, у вожатой и учителей. Она не была убеждена, что её правильно поймут. А остаться без отряда, без школы ей было страшно.

Анна Андреевна не простила дочери, что та вступила в пионеры и тем самым «согрешила» перед богом. Когда наступили летние каникулы, она сказала:

— Пойдёшь со мной ко святым киевским местам. Молиться будешь, чтобы бог простил твои грехи.

…В жаркий июльский день по пыльной дороге устало брели двое: женщина и девочка. У обеих за плечами были котомки, в руках длинные суковатые палки.

— Мам, я больше не могу, — остановившись, проговорила девочка. — Давай отдохнём.

— А ты молись! Шагай и молись. Проси святого Николая-угодника, чтоб он дал тебе сил.

Девочка снова понуро поплелась за матерью. «Когда всё это кончится? — думала она. — Который день идём, идём, а конца пути не видно… И какие грехи я должна замаливать? С ребятами дружу? Пионеркой стала?»

Тане вдруг вспомнилось, как весь класс собирался пойти посмотреть приезжий цирк. Все ходили возбуждённые, и целый день разговоры были только о цирке. Таня стояла в коридоре и с грустью думала: «Все пойдут сегодня в цирк, а я нет… Эх, были бы у меня деньги!..» Кто-то тронул её за плечо. Таня обернулась и увидела Валю Сергееву:

— Хочешь, пойдём с нами в цирк. У нас есть один лишний билет. Ты что, не веришь? Честное пионерское, есть! Это девочки просили меня сказать тебе…

Вспомнив этот случай, Таня улыбнулась: «Если бог всемогущ, — как говорит мать, — то почему он не уничтожает тех, кто читает книги, ходит в кино, носит красный галстук? Может быть, в самом деле бога нет? Кто его видел?.. Сказать матери — страшно…»

В Киев пришли поздно вечером. Направились прямо к монастырю. Утром вместе с толпой богомольцев пошли прикладываться к «святым мощам». Потом мать показала Тане большую икону, «плачущую настоящими слезами».

«Откуда у неё берётся столько слёз? — удивилась Таня. — Может, их наливают туда?»

— Дедушка, а можно посмотреть, что за иконой? — спросила она у церковного сторожа.

Анна Андреевна дёрнула дочь за руку и, стыдясь укоризненных взглядов богомольцев, потащила её на улицу.

«Как же так, — не могла успокоиться Таня, — если икона плачет настоящими слезами, то почему мне не дали посмотреть, что делается за иконой?»

Когда они вернулись домой, Таня, пересилив страх, заявила матери:

— А бога-то нет!

Анна Андреевна вздрогнула, словно её кто-то неожиданно ударил, потом громко заохала, запричитала и, схватив веник, начала с ожесточением стегать им дочь.

На этот раз Таня не плакала. Она стиснула зубы и молча переносила боль. «Бей, бей, — шептала она про себя, — а бога-то всё равно нет! Если он слышит, что я говорю, то почему не проваливается пол, не обрушивается потолок? Ага! Значит, всё это — враки…»

Это была первая большая победа Тани. Она уже не снимала дома красного галстука и не боялась проклятий странников. Ей было легко и свободно, будто она сбросила с плеч огромную тяжесть. Мать, казалось, перестала замечать её.

Но однажды в субботу Таня пришла домой пораньше. Анна Андреевна, протянув ей деньги, необычно ласково сказала:

— Сходи, доченька, к вечерней молитве. Поставь свечку богу.

«Что это ей вздумалось опять посылать меня в церковь? — недоумевала девочка. — Наверное, «божьи люди» надоумили. Ну да, конечно. Утром снова приходили две старушки. Они с матерью о чём-то пошептались, а потом, как обычно, долго пили чай».

Таня деньги взяла, но в церковь не пошла. Она побродила по улицам родного города, посидела в садике. «Мама меня любит. Она не хочет мне зла, — думала Таня. — Но как убедить её в том, что она заблуждается? Как оградить её от «божьих людей», которые заявляются к нам в дом, когда им вздумается? Нет, мне с ними не по пути».