Горбун - [10]

Датчанин, наконец, отпустил мои затёкшие пальцы, я повернулась к горбуну, чтобы попрощаться, и с ужасом ждала, что он тоже вцепится в мою руку и, не приведи Господь, пожмёт её своей пусть и не очень огромной, но всё же лапищей. Однако Леонид Николаевич лишь вежливо улыбнулся.

— Был очень рад с вами познакомиться, — только и сказал он, слегка наклонив темноволосую с едва заметной проседью голову, что должно было означать его прощальный поклон.

Меня стало терзать подозрение, что горбун обиделся на недостаток внимания к его особе, и я предложила как можно сердечнее:

— Надеюсь, вы тоже зайдёте, Леонид Николаевич.

Горбун вновь наклонил голову и вышел на улицу. Мартин улыбнулся, развёл руками, давая понять, что таков уж у его друга характер, и шагнул за порог. Вскоре раздались урчание мотора и шум отъезжающей машины. Только тут я вспомнила, что Мартин забыл забрать свои вещи, за которыми специально проехал и которые уложил в чемодан. А может, он специально оставил их, чтобы иметь предлог приехать.

Я посмотрела в темноту вчера и страшно захотела спать. Мне стало лень думать и о новых знакомых, и о Ире с Ларсом, и все мысли мои устремились к дивану в моей комнате. Вероятно, сказывалась усталость от длительной прогулки, потому что уснула я почти мгновенно.

Почему люди так много о себе воображают? Почему они не хотят понять, что у других есть собственные желания и интересы? Почему они думают, что все мысли окружающих сосредоточены только на их драгоценных особах? Я крепко и безмятежно спала, причём в мой сон не вклинивалась даже тень Иры, а эта несносная женщина разбудила меня на самом интересном месте, когда, набравшись смелости, я вопрошала начальника, почему он повысил зарплату низкооплачиваемым сотрудникам за счёт высокооплачиваемых, а срезать часть оклада у себя считает недопустимым. Я во сне так восхищалась своим спокойным деловым тоном, а остальные сотрудники так дружно стояли за моей надёжной спиной, что начальнику пришлось бы держать ответ, если бы не Ира, которая нагулялась с Ларсом, а теперь возжелала со мной объясниться и трясла меня за плечо, похожая на фурию в своей твёрдой решимости.

— Зачем ты меня разбудила, он же ещё не объяснился, — простонала я, закрывая глаза и надеясь, что сон возобновиться с того самого места, где он прервался.

— Что толку в его объяснениях, если ты не способна ничего понять, — гневно проговорила Ира. — Сухарь бесчувственный! Синий чулок!

— Я же не одна, — возразила я. — А если никто ничего не поймёт, то зачем нам такой начальник нужен?

Иру слегка смутило моё таинственное сообщение.

— Ты о чём? — спросила она.

— Да, видишь ли, — начала объяснять я. — Нам должны были поднять оклад в два раза, а наш многоумный начальник, чтобы не было большой разницы в зарплатах, снизил оклад тем, кто должен получить больше, и повысил тем, кто получал меньше.

Ира заинтересовалась моей проблемой.

— А тебе повысили или уменьшили? — спросила она.

— Уменьшили.

— Вот скотина твой начальник! — воскликнула моя подруга, проявляя недюжинную проницательность.

— Скотина, — согласилась я. — Но дело в другом. Если бы он и себе снизил оклад, то никто бы ничего не сказал, но он-то считает себя невероятно ценным работником и снять часть денег у себя даже не подумал.

Ира села на край дивана и стала возмущённо допытываться:

— Ну, сказали вы, что он поступает бесчестно, а он что?

— А ты своему начальнику говорила такие вещи, когда жила в СССР? — съехидничала я. — Конечно, все промолчали.

Ира поджала губы.

— Сказать, конечно, было бы можно, — вновь заговорила я. — Но от этого ничего не изменится, а работать будет невозможно. И вся наглость в том, что это целиком его инициатива, потому что официально каждый должен получить удвоенный оклад, без всяких снижений, надбавок и уравниваний, но наш кретин решил отличиться и показать, насколько он заботится о своих сотрудниках… за чужой счёт. Только не подумай, что мои мысли только этим и заняты. Я давно обо всём забыла, но сейчас мне вдруг приснилось, что мы все взбунтовались и требуем ответа, почему начальник не урезал свой оклад. Ты меня разбудила на самом интересном месте: он уже открыл рот. Вообще-то он ничего, но иногда им овладевают странные идеи.

К Ире вернулось самообладание, и она заговорила о том, ради чего меня растолкала.

— Я хочу объясниться, — сухо начала она, не принимая во внимание, что наши желания не совпадают.

— Я тебя слушаю, — уныло заверила я.

— Мне трудно говорить с тобой на эту тему, — строго заметила Ира, — потому что ты никогда не любила и не поймёшь меня.

Я устала от того единственного довода моих подруг, который они неизменно пускают в ход при разговоре со мной: тебе этого не понять, потому что ты не любила. Откуда они взяли, что я никогда не любила? Помню, в школьные годы я влюблялась весьма активно, если чья-нибудь внешность соответствовала моему представлению о полюбившемся герое книги, которую я в этот момент читала. Я даже стихи писала, вкладывая в них все чувства, которые у меня накапливались, без остатка, так что на другой день не могла без презрения смотреть на предмет моих изменчивых дум, понимая, что написала стихотворение не про того, про кого следовало. Допустим, никто не знал про мою тайную мимолётную влюбчивость, но это ещё не повод утверждать, что я никогда в жизни никого не любила. Если уж на то пошло, у меня было больше влюблённостей, чем у них у всех вместе взятых, несмотря на то, что, окончив школу, я поумнела и питала лишь отвращение к мужчинам, невзирая на внешность, а к общепризнанным красавцам — отвращение вдвойне.