Горбун - [5]

Предположительно такое место они нашли далеко от центра города, в старинном полуразрушенном здании. Овчарки впервые забеспокоились, скуля, царапали битый кирпич. Восьмидесятилетний старик из соседнего дома сказал, что под развалинами должен находиться громадный подвал с тайными ходами. О нем он еще мальчонкой слышал. Но подвал оказался весьма обычным, как и под панельными пятиэтажками. Полковник запомнил эти развалины, он никогда ничего не упускал из виду: даже чиханье случайного прохожего может разрешить страшную загадку…

* * *

Старуха стонала, в бреду просила воды, но, кроме горбуна, в коммуналке никого не было. Соседи, молодая пара, ненавидела эту вонючую дыру, кормясь у родителей, появлялись в ней лишь раз в месяц. Хищник недовольно щурил глаза от яркого света фонаря на свежевкопанном столбе. Фонарь освещал выщербленную стену с потайной железной дверцей. Днем перед развалинами появился передвижной кран с чугунным шаром на стреле… Придется замуровать ход, оставив только лаз на заросшем кустами пустыре. Туда уже забредали любопытные, теперь их гниющую плоть дожирают крысы в волчьих ямах на острых кольях. Если в одном месте вышибить дубовые подпорки, рухнет часть арочного потолка, похоронив подвал со всеми его тупиками, боковыми ответвлениями, каменными мешками, где когда–то томились тайные узники. В одном из тупиков горбун нашел с десяток больших бочек, обросших седой плесенью, со старинным драгоценным вином. Но ему неприятен даже запах алкоголя.

Чудовищные ладони покачивались над ним, уплотняясь, все более обретали четкие очертания: настало время охоты. Старуха услышала легкий щелчок замка. «Ушел промышлять!» — подумала она, и в этом умирающая была близка к истине.

Хищник тенью скользил вдоль стен, уходя от дрожавшего света фонарей. В ботинках на микропоре он бесшумно скользил в ночи, ловя звуки засыпающего города. Сторожевой гул ночного далекого вертолета обрушивал на бодрствующих людей еще больше тягучего липкого страха. «Кто следующий?..» — думал каждый в своей каменной норе. С фосфоресцирующими глазами редкие кошки проскальзывали поодаль. Вкрадчиво, бесполезно — обещающе шептала листва парков (скамейки пусты), впервые никто не рвал цветы на клумбах. Город агонизировал.

По краям высотной модерновой гостиницы понатыкано много разноцветных «комков». Несколько патрульных машин замерли возле широкой лестницы из мраморной крошки. Две башни из пустых картонных ящиков высились возле задней стены одного из ларьков. Скользнув в черноту, горбун, как паук на паутине, притаился в картонной норе.

Зацокали каблучки легкой, как ветерок, девушки, длинные каштановые волосы били по спине. Видимо, выскочила из гостиницы что–либо купить. Возле темного угла киоска ее перехватили ладони, запихнули меж ящиков…

Проходящий мимо омоновец покосился на горбуна, скорчившегося возле стены киоска. «Ишь, как надрался, — с завистью подумал он, — аж всего выворачивает!»

* * *

Номер ее пуст, постель не тронута, вещи в шкафу, вечернее платье, в котором она была в театре (теперь он работал только днем), висело на спинке кресла. Полковник бросился в вестибюль.

— Да, выходила, — сказал постовой у широкой зеркальной двери, — сказала, за журналами.

В грязном окровавленном коме меж картонных ящиков трудно узнать красавицу–дочь! Та же мука в вылезших из орбит глазах, что и у десятков жертв, те же чудовищные черно–синие пятна на сломанной шее и… Полковника вырвало. Страшная яма, откуда торчали окровавленные клочья платья, нижнего белья! Двое дюжих парней из команды «важняка» под руки отвели начальника в номер.

Разжав ножом намертво сцепленные челюсти, они влили ему в горло стакан коньяка, через некоторое время — другой. Если б не алкоголь, сознание бы его расщепилось. Закаленное, тренированное сердце выдержало бы, но вот душа… Он уснул прямо в кресле, подчиненные замерли в ожидании.

* * *

Полковник, сильный сорокавосьмилетний мужчина, не стесняясь окружающих, плакал возле стола, где лежала его единственная кровиночка. В сердце не было жажды мщения, а лишь тоска одиночества, утраты, безысходности. Один, совсем один! Но почему именно она? Но такой же вопрос, обращенный к небу, здесь уже звучал десятки раз от безутешных родителей.

Горбун ловко передвигался в сумерках морга, на каталку кладя трупы. Полковник бездумно уставился на его обезьяньи руки, машинально следя, как он ворочал мертвеца, укутывая его в полиэтилен. Вместе с безграничным горем к полковнику пришла решимость. До смерти дочери в нем жила тайная, далеко запрятанная мысль, что в любое время он может отказаться от этого безнадежного дела, теперь у него не было выбора. С этого момента, забыв весь профессионализм, навыки, многолетний опыт, он начинал с нуля… Только в морге у трупа дочери он вдруг понял: монстр не безумец человеческого рода, а некое инфернальное существо, каким–то образом через некую метафизическую щель случайно попавшее на землю…

2

Шаман Евлампий, уставший от перелета через всю страну (не мог устоять перед просьбой друга, «больсого насяльника», когда–то спасшего его от верной смерти), скрестив ноги, сидел на шкуре в номере полковника. Большой тяжелый бубен (тринадцать выпуклостей в виде сосков по обручу) стоял в углу в ожидании камлания. Только самый сильный шаман имел такой бубен. На широком кожаном поясе Евлампия деревянные и костяные фигурки зверей и птиц. На невозмутимом лице пожилого эвена в щелках век мерцал антрацит глаз, клубы вонючего махорочного дыма вырывались из трубки. Полковник не торопил его.