Гора трех скелетов - [23]

До самых дверей своей квартиры я пытался понять, что она имела в виду. А там, на лестничной площадке, я разом забыл все, о чем думал на протяжении дня. И опять же по ее милости. Йованка вдруг встала на колени и осторожно заглянула под коврик для вытирания ног.

– Могли и сюда подсунуть, – пробормотала она. – Сами знаете, какие они…

– Под коврик?!

Щеки у нее зарумянились.

– Извините. Глупо, конечно. Прямо не знаю, что это со мной…

Я открыл входные двери. Взрыва не последовало.

– Чаю хотите?

– Она торопливо кивнула головой. Если б я сейчас предложил ей распить бутылку спирта, она, ей-богу, согласилась бы.

– Попьем чаю, – сказал я, – а потом поговорим о деле.

Я зашел в уборную, а когда вернулся, она уже убирала постель.

– Зачем? Я сам…

Протест мой носил довольно вялый характер, а вот вид женщины, занимающейся обычной домашней уборкой, умилял, что ли…

– Но ведь уже не взорвется, – мельком улыбнулась она.

Взорваться действительно уже не могло, но кое-что от прежней конструкции в диване до сих пор оставалось. Обнимая подушку, она присела рядом со мной, когда я начал вытаскивать из дивана фрагменты запального устройства.

– Ваш коллега, пожарник, ничего бы тут не нашел… ну если бы сработало, правда? – Она показала пальцем на обсыпанный порохом фитиль. – Все бы в пепел…

Вопрос был, что называется, интересный.

– Думаете, все эти чудеса, чтобы не осталось следов?

Она пожала плечами:

– А вы думаете иначе? Чтобы такое накрутить, нужно время, много времени. Куда проще оставить гранату с растяжкой. И безопасней… А тут ведь одна небольшая нестыковочка – и все насмарку…

– А из вас вышел бы хороший сапёр. Сначала сообразили, что в диване эта… холера. – Я взялся за леску двумя пальцами. – Теперь вот и вовсе по делу… Не то что некоторые…

– Не надо преувеличивать, – смутилась Черновласка. – Ничего такого особенного. Я же говорила вам, там что-то звякнуло. Если бы не звякнуло…

– Когда женщина дельно говорит о мине – уже нечто… – Меня потянуло на философию. – Пани Поплавская, к примеру, только завизжала бы от страха… Вы не феминистка, не обиделись?

Йованка опять пожала плечами, из чего следовало, что к феминисткам она не имеет никакого отношения.

– Нормальные люди не задумываются над тем, как срабатывает взрывное устройство, – продолжил я. – Они об этом понятия не имеют…

Я выждал паузу и вдруг спросил ее:

– Вы что, имели дело с минами? Здесь или у себя?

Мой вопрос явно не доставил ей удовольствия. Огонечки ее золотистых глаз разом потускнели.

– Как вам сказать…

Я решил не углубляться в ее прошлое. К тому же именно в эту минуту до меня вдруг дошло то, что она говорила мне еще прошлой ночью.

– Вы сказали – звякнуло?

– А вы не верите мне?

Я хотел бы ей верить и только поэтому сунул голову в ящик дивана, где и обнаружил закатившуюся в угол монету.

– Ну вот, видите. – Йованка громко сглотнула. – Может, она и звякнула?

Я положил на ладонь монету, одна сторона которой была чем-то залеплена.

– Это пластилин, – сказал я. – А я последний олух, а не сапёр… Понимаете, вот в этой штуке весь фокус. Крыло дивана держалось на этом дурацком на первый взгляд гвоздике. Монета с леской крепится к раме дивана. Гвоздик не выдерживает тяжести, леска приводит в действие запал – и трах-бабах!.. А вы подняли крышку и монета вдруг отвалилась… Случайность, каприз судьбы…

Не отрывая взгляда от моей ладони, она неуверенно кивнула. Потом пошла к столу и с отсутствующим выражением лица разлила по чашкам кипяток.

– Что я должен сделать для вас?

С этим вопросом я тянул до последней возможности. Светло-карие глаза смотрели на меня уже не с грустью, а с какой-то отрешенностью.

– У меня есть дочка. – Йованка, видимо, давно готовилась к разговору. Из кармашка куртки она вынула цветную фотографию и положила ее на стол. – Оля. В январе ей будет семь. У нее белокровие. Врачи говорят, что жить ей осталось меньше года.

По-армейски коротко, ясно, доходчиво. Как рукояткой «стечкина» в лоб. Светловолосое голубоглазое создание, улыбавшееся мне с фотографии, было воплощением жизни, красоты, радости. Я смотрел на озорную мордашку и не мог ни зажмуриться, ни взглянуть на Йованку. У меня бы не хватило смелости смотреть на нее.

– У вас есть дети? – спросила она. Я покачал головой, не поднимая ее. – Ну, книжек-то у вас хватает. Читали, должно быть, где-нибудь, что такое материнская любовь…

Я встал и подошел к окну, конечно же, чтобы проверить, не подкладывают ли бомбу под мой лимузин. В окно я смотрел, пока глаза не пришли в норму. Дистанция между мной и Йованкой как-то разом исчезла.

– Что нужно сделать?

– Я хочу отыскать ее отца.

– Пана Бигосяка?

– Роман Бигосяк – мой нынешний муж. Он не отец Оли. Какое-то время мы думали, что отец он, но потом выяснилось… Я сама из Югославии, а Роман…

– Вы сербка? – (Она не ответила.) – Значит, наполовину сербка. А вторая половина у вас польская… Верно?

– Я знаю сербохорватский, хорошо знаю английский, не очень хорошо русский, немного немецкий, албанский, болгарский… – Она слабо улыбнулась. – У меня, должно быть, способности к языкам. А польский я учила здесь, когда вышла замуж.

Доводилось мне слышать и более конкретные ответы на свои вопросы. Но, в конце концов, дело было не в ее родителях.