Гóра - [8]

— Но где же она, твоя Индия?

— Конечно, не в «Истории Индии» Маршмана, — она там, куда днем и ночью указывает стрелка этого компаса. — И Гора приложил руку к сердцу.

— И стрелка твоего компаса указывает на какую-нибудь определенную гавань?

— А ты думаешь нет?! — воскликнул Гора. — Я могу сбиться с курса, могу утонуть, но она — эта великая гавань — существует! Это — моя Индия. Богатая, полная знаний, веры. Она существует только во мне. А здесь вокруг царят ложь и обман! Эта твоя Калькутта с ее конторами, судами, кирпичными коробками домов, разве это Индия? — Говоря это, Гора не сводил глаз с Биноя. Тот сидел, задумавшись. — Там, где мы учимся, — продолжал Гора, — где бродим в поисках работы, где с десяти утра и до пяти вечера нас ждет лишь адский труд, — ее нет. И именно потому, что мы видим Индию, окутанную магической ложью, двести пятьдесят миллионов человек считают обман правдой, а безделье — делом. Жить в этой фантасмагории немыслимо! Мы задыхаемся. Ведь истинная, настоящая Индия только одна. И до тех пор, пока она не станет реальностью, наши умы и сердца не ощутят живительной влаги. Нужно отрешиться от лжи, от ложных знаний, фальшивых почестей и низменных соблазнов! Нужно направить корабль в открытую гавань! И если нам суждено разбиться — разобьемся! Суждено погибнуть — погибнем! Но образ подлинной Индии до последней минуты будет жить в моем сердце.

— В тебе говорит волнение или ты действительно так думаешь?

— Да, я так думаю, — прогремел Гора.

— А как быть тем, кто не может представить себе всего этого так, как представляешь ты?

Гора сжал кулаки.

— Мы должны заставить их увидеть. Это наша задача. Если люди не разбираются, где правда и где ложь, они способны увлечься иллюзиями. Раскрой перед каждым образ Индии во всей ее красоте и силе, и она покорит людей! Тогда нам не придется ходить от двери к двери, выпрашивая мизерные подачки. У нас не будет отбоя от людей, готовых отдать жизнь за счастье родины.

— В таком случае начни с меня и раскрой передо мной образ этой Индии или разреши встать в ряды тех, кто еще должен прозреть.

— Ты должен сам прийти к пониманию Индии, — ответил Гора. — Главное — это вера. Она поможет тебе найти радость в самых тяжелых испытаниях. А вот веры-то как раз и нет у наших модных «спасителей отечества». Потому-то они и не способны предъявить серьезные требования ни к себе, ни к другим. Если сам Кубера[5] решит снизойти к их молитвам, вряд ли они осмелятся попросить у него что-нибудь, кроме придворного чина. У них нет веры, следовательно, нет и надежды.

— Но не все же люди одинаковы, Гора, — возразил Биной. — У тебя есть вера, у тебя есть внутренняя сила, вот почему тебе нелегко понять других. Мне нужно, чтобы ты поручил мне какое-нибудь дело, которое захватило бы меня всего без остатка. Иначе, пока я с тобой, мне кажется, что я все понял, но стоит мне остаться одному, и все опять становится неясным и расплывчатым.

— Ты просишь дела? Но сейчас у нас может быть только одна работа — внушать малодушным, колеблющимся такое же безусловное, горячее уважение ко всему индийскому, какое испытываем мы сами. Мы стыдились своей родины, и в результате яд рабства проник в наш мозг и отравил наши мысли. Каждый из нас обязан сделать все, что в его силах, чтобы исправить это зло, и тогда нам откроется широкое поле деятельности. Все, что мы делаем сейчас, — это стараемся подражать людям, о которых говорится в школьных учебниках. А разве это может увлечь по-настоящему! Таким путем мы никуда не придем и только растеряем в конце концов весь свой жар и энергию.

В это время в комнату медленно, вразвалку вошел Мохим с трубкой в руке. Возвратившись из конторы, Мохим сначала обедал, а потом, набив рот бетелем и захватив с собой еще несколько пакетиков пана, отправлялся на улицу посидеть и покурить. Обычно там к нему присоединялись приятели, жившие по соседству. И они все вместе шли в гостиную играть в карты.

Как только Мохим вошел в комнату, Гора замолчал и поднялся с кресла. Попыхивая трубкой, Мохим проговорил:

— Заняты спасением Индии? Лучше бы ты, Гора, собственного брата спас.

Гора посмотрел на него.

— У нас в конторе появился новый начальник, — продолжал Мохим, — морда, как у бульдога, негодяй, каких мало! Всех бабу называет не иначе, как «Baboon»;[6] если у кого какое несчастье дома, не верит, орет: «Врешь!» — и не отпускает домой; никто из бенгальцев теперь не получает целиком жалованья, половину съедают штрафы. Так вот, недавно о нашем начальнике в газете появилась статья, и он считает, что это моя работа. Сказать правду, не так уж он далек от истины. Он грозится уволить меня, если я не напишу энергичного опровержения и не подпишусь под ним полным именем. Вы двое, краса и гордость университета, должны помочь мне сочинить это письмо. Оно должно быть пересыпано такими выражениями, как «беспристрастие и справедливость», «неизменное великодушие», «чуткий подход» и так далее.

Гора продолжал молча смотреть на брата, а Биной рассмеялся:

— Дада, как можно одним духом выпалить столько ложных утверждений?

— А что же, с мошенниками и поступают по-мошеннически. Я с англичанами давно имею дело и знаю их хорошо. Врут они здорово, этого у них не отнимешь. Если нужно, ни перед чем не остановятся. Когда кто-нибудь из них начинает врать, все остальные, как стая шакалов, воют в унисон, не то что наш брат — перекинется на чужую сторону и еще очень этим гордится. Нет, надувать их не грех, лишь бы не попасться. — И Мохим расхохотался. Биной тоже не мог сдержать улыбки.