Гора Мборгали - [12]

Других не знаю. Если кто знает - пусть скажет!"

Пурга бесилась по-прежнему, царил белый мрак, когда Гора подошел к скалам. Тут русло меняло направление, поворачивая направо. Гора присел. Посветил на часы. Посидев десять минут, двинулся в путь.

"А интересно было бы мысленно проследить процесс становления моего собственного характера, независимости, личности... Почему, в самом деле, Гора, ты такой, какой есть, а не иной... Проследить от начала до конца, с детских лет... Чудак человек! Что у тебя, времени нет или память отшибло? Ну и думай. Пока ты сядешь на рельсу, четыре-пять месяцев пройдет. Правильно... Не уходить же мне из этого мира, так и не ответив на вопрос, почему я такой, что побуждает меня идти в побег?.."

"Митиленич размышляет". Так именовался процесс, которому отводилась первая пара часов первой половины рабочего дня Митиленича. Работникам Управления было доподлинно известно, что никакая сила не заставит его войти в контакт с внешним миром за время, отведенное им на размышления. Даже если телефон разрывало от звонков, трубки он не снимал ни в коем разе. Запершись на ключ, он не отзывался ни на чей стук. Митиленич, вероятно, и жену родную не впустил бы, голоси она за дверью. Как-то раз в здании Управления занялся пожар. Люди кинулись спасаться. Все, кроме Митиленича. По истошным воплям и суматохе он догадался, что здание горит, но бровью не повел, даже когда его кабинет заволокло дымом. Он остался сидеть в кресле и тогда, когда под мощной струей из пожарного рукава разлетелось вдребезги оконное стекло и водяные брызги от стены застучали по письменному столу. Он только закрыл папку, зажал ее под мышкой и остался сидеть. Как только струя переместилась на верхний этаж, Митиленич вернул папку на стол и, раскрыв ее, возобновил думы. После этого случая никто, кроме, конечно, начальника Управления, не смел беспокоить его с девяти до одиннадцати (и даже после), потому как знали - Митиленич размышляет! По правде, он не то чтобы все время предавался мыслям, доводилось ему и письма деловые составлять, и бумаги отправлять. Покончив с бумагами, Митиленич тут же уходил в себя, и зачастую мысли его выливались в стихи, вроде того, что "Никуда не денешься, все равно возьму, если жив, конечно, подожду весну". Или: "Теперь, я знаю, думаешь, что навсегда ушел, но ты еще вернешься в клетку свою, ибо ты - моя птаха". Как явствуют приведенные примеры, Митиленич был склонен к верлибру, но эта склонность проявилась только за последние восемнадцать лет службы, когда ему почему-то перестала даваться рифма или, возможно, лень-матушка одолела; лично он такой поворот в творчестве объяснял тем, что раньше, когда он был заместителем начальника розыска, у него было больше времени. Начальник розыска - так именуется должностное лицо, в обязанности которого входят розыск и поимка зэков, бежавших или укрывавшихся. Дело это чрезвычайно ответственное: не удастся найти зэка - все, от начальника до уборщицы, злорадствуют - ха-ха, не сумел; удастся - тогда все, понятно, наоборот. За восемнадцать лет службы у Митиленича ни разу не было осечки его отличал талант, дело свое он знал глубоко, основательно. После каждой поимки все только руками разводили - снова нашел! За это Митиленичу вручали почетные грамоты в праздники, иногда награждали ценными подарками под зубовный скрежет сотрудников, о котором он знал. Грамот этих Митиленич нахватал на одну просторную стену, но, как говорится, критерии оценки имел собственные - самой блестящей своей удачей он считал четыре погони-поимки. Остальные для него ничего не значили, хотя и приятно было получать за них грамоты. Тут нельзя не отметить обозначившейся параллели. У Митиленича был сводный брат по матери, кинорежиссер, который, для справки, талантом не вышел, да и грамот у него была всего парочка. Кинорежиссера отличало странное свойство: перед началом съемок каждого нового фильма он разводился с женой и приводил другую. Он был автором пяти-шести фильмов и сменил столько же жен. В отличие от брата. От того жены бегали сами, и случалось это, как ни странно, в моменты сказочных успехов по работе, то есть по завершении тех операций по розыску и поимке, которые Митиленич оценивал как шедевры. Как бы то ни было, он сменил четырех жен, теперь у него была пятая. Я говорю - сменил, поскольку в холостяках он ходил не более двух-трех месяцев. Едва убегала очередная жена, как он брал полагающийся отпуск и возвращался к месту службы уже с новой женой. По поводу поведения жен Митиленич объяснялся с начальством, полагая, что бегут его подруги оттого, что сам он служит у черта на рогах, а женщин манят центры цивилизации. Были времена, когда в партийных кругах, на всяких собраниях, заседаниях, бюро, в правоохранительных органах и местах заключения живо обсуждались семейные дрязги и разводы, виновные часто получали партийные взыскания, но Митиленич считался незаменимым работником, и факт частых женитьб попросту "замалчивался", как и было отмечено в заключении комиссии по проверке работы Управления. Замалчиванию, несомненно, способствовало то обстоятельство, что ни от одной из жен он не имел детей и считал это естественным. По теории Митиленича, у власти - а он полагал себя властью не должно быть детей, потому как плод, согласно гегелевской триаде, есть отрицание родителей, а отрицать власть не годится. Вслед за этой максимой, высказанной вслух или про себя, непременно следовало замечание, что, хотя она несколько расплывчата, если копнуть поглубже, в самый корень, то окажется совершенно правильной. Наряду с целым арсеналом профессиональных уловок, приемов и методов розыска и поимки Митиленич владел еще и особой тайной. Ему не раз предлагали перейти на работу на ту же должность в центры, но он упорно не соглашался, отговариваясь тем, что не сибарит и считает долгом служить партии и родине там, где труднее всего! Дело же обстояло иначе, и об истинной причине никто не догадывался: офицеры, несущие службу в глухомани, постоянно подавали рапорты о переводе в город, хоть какой, а Митиленич тем временем прямо-таки горел на службе, и высшее начальство в изустных речах своих отмечало его как пример рвения, и фамилия нет-нет да мелькала в документах. Стало быть, Митиленич постоянно пребывал на виду у руководства. Однако основная причина его заполярного патриотизма заключалась даже не в этом. Чем ближе помещался лагерь к густонаселенному району, тем выше было число побегов, потому как больше было соблазнов и возможностей оторваться. В таких условиях работы у Митиленича было бы куда больше, и она не оправдывала бы затраченных усилий. Представим себе, заключенный сбежал и через пару часов, пусть даже пару дней, добрался до своего пособника. Тогда Митиленич во всех случаях остается с носом, потому что беглеца может задержать любой милицейский ублюдок. Как же быть со стеной, увешанной грамотами в хорошеньких рамочках? Иначе, когда служишь у черта на рогах, то тут ты начальник розыска - и поимки, и лавры тоже твои. Если беглец пустился в долгий путь, на этот случай в твоем кабинете на столе разложена большая рельефная карта, и на ней с удивительной четкостью проступает каждая складочка бассейнов Оби и Енисея. Кроме того, в твоих руках сосредоточены все улики, следы, информация о пути следования беглеца. Такой профессионал, как Митиленич, без труда установит, где именно и когда погибнет беглец, в каком месте искать его труп, а если содеется чудо и зэку представится возможность выбраться на волю, несложно сообразить, в каком месте должна устроить засаду опергруппа. Браво, Митиленич!