Гонобобель - [33]

При проходе Босфора вползли в полосу тумана. Сильное течение, оживленное движение судов, снующие поперек пролива турецкие паромы, а видимость ноль, бака не видать. Был бы командир, сейчас доложил бы ему, и пусть решение принимает, теперь докладывать некому и не у кого совета спросить, теперь решение принимать нужно самому и понимать, что вся ответственность лежит только на тебе. Ничего, справился.

Приказ о присвоении очередного звания – капитан-лейтенант – получили в аккурат на экваторе, ну и совместили с праздником Нептуна. Отмечали в дрейфе двое суток: шило, разбавленное свежевыжатым апельсиновым соком, сочные стейки из только что выловленного тунца и чаще других звучащий тост – «За первое военно-морское звание!».

Самым тяжелым оказалось решать судьбу человека. Штурман, сволота, нажрался и на вахту не вышел. Ладно бы повод какой-то был, ну там горе или радость какая, нет, надрался в зюзю, и все просто так. Начались разборки – партбюро, судком… Но и ежу ясно, что все это бла-бла-бла и окончательное решение принимать командиру, больше некому. Зам тенью ходит, правильные слова говорит, а на вопрос «Что делать будем?» отвечает – «Вы командир, вам и решать». Демушкин со штурманом старые приятели, плавали вместе, выпивали, иногда вместе по девкам хаживали. Жалко ему штурмана, но в море у командира друзей нет! Да и жалости море не прощает.

Пять месяцев пролетели как один день. Когда возвращаешься домой, время летит быстрее и путь кажется короче. Даже судно, видимо, тоже соскучившись по родному Севастополю, бежит веселее, и нет нужды подгонять механиков. Позади уже и Суэцкий канал, и черноморские проливы, скрытые от окружающих внутренние мечтания – «Эх, мне бы сейчас командира, да доложить ему…» – у Демушкина больше не возникали.

Сидя в каюте, командир делал последние поправки в экспедиционном отчете. Зазвонил телефон, докладывал старпом:

– Виктор Владимирович, подошли на рейд Севастополя.

– Добро, вызывай оперативного, я сейчас поднимусь.

Красиво ошвартовались, подали трап. Встречал, как обычно, начальник Гидрографической службы.

Демушкин вышел на ют доложить адмиралу. Уверенный взгляд, твердая походка, да, на мостике быстро взрослеешь.

– Смирно! Товарищ контр-адмирал, гидрографическое судно вернулось из экспедиционного похода, план выполнен, замечаний нет. Личный состав и матчасть в строю, готовы к выполнению очередного задания. Командир судна капитан-лейтенант Демушкин!

– Вольно! Командир, поздравляю с первым самостоятельным выходом!

Гонобобель

Гонобобель, кустарник со съедобными ягодами; то же, что голубика.

Большая советская энциклопедия

Командира гидрографического судна капитан-лейтенанта Демушкина с утра не покидало чувство беспокойства. Не отпускающий запах сероводорода тревожил ноздри, это было предчувствие беды. Дежурный по дивизиону, сообщивший о том, что его вызывает замкомдива, это чувство отнюдь не рассеял.

– Иван Лукашевич, вызывали?

Капитан II ранга Бурченя оторвался от бумаг.

– Заходи, командир, присаживайся. Тут такое дело, к тебе нового зама назначили, сейчас он на инструктаже в политотделе, а часам к одиннадцати прибудет на судно. Ты прими его как полагается. И чтоб без фокусов мне!

– Иван Лукашевич, а что хоть за человек?

Бурченя махнул рукой.

– Сам увидишь.

Ничего хорошего такая характеристика не сулила. В курилке, угостив сигаретой всезнающего флагманского связиста капитан-лейтенанта Метелицу, Демушкин выудил некоторую информацию. Оказалось, что новому заму под полтинник, женат никогда не был, детей нет, отец был генералом юстиции, лично знал вождя Революции. А это поздний ребенок, со всеми вытекающими.

Судно готовилось к экспедиции в Красное море, шла погрузка оборудования. Боцман виртуозно руководил процессом, в это самое время и появился новый зам. Невысокого роста, подтянутый, аккуратно подстриженный, Лемарк Алексеевич Семашко прибыл на судно представиться командиру и познакомиться с экипажем. Настороженность и некоторое отчуждение возникли сразу. Интеллигент в седьмом колене, куртуазно изъясняющийся, цитирующий неизвестных широкой флотской общественности Цветаеву и Мандельштама, он был далек от флота, как офицер от педикюра. Это рафинированное, манерное существо на палубе морского трудяги смотрелось как ромашка в заднице.

На погрузке как на погрузке, зазевавшийся матрос-стропольщик с грохотом уронил ящик с аппаратурой на палубу. Боцман Иван Иванович Павлюк немедля дал оценку происходящему. Он загибал.

Услышавший это зам потерял дар речи, он получил эстетический нокаут. Придя в себя, он принял твердое решение – начать бескомпромиссную борьбу с матом.

По данным соцопросов, в стране материлось 70 % населения, по данным тех же соцопросов, 80 % негативно относилось к использованию ненормативной лексики. Выходит, хоть и матерились, но осуждали это дело. Чисто советское явление. Не правы те, кто считает, что мат – это бессмысленно, ведь матерящийся человек преследует абсолютно конкретные цели – повышение эмоциональности речи, снятие психологического напряжения, унижение адресата речи, демонстрация агрессии, демонстрация раскованности и независимости, демонстрация принадлежности к «своим»…