Гонка за счастьем - [43]

Не все пишущие, понятно, были писателями… Этот постоянно меняющийся калейдоскоп состоял из людей различных по таланту, интеллекту, темпераменту, возрасту, полу и образованности, но почти всех их, за редким исключением, объединяло общее — паническое состояние, напряжение, граничащее со страхом, когда они переступали порог редакторского кабинета. Это состояние они вносили с собой, оно электризовало сам воздух, и Калерия чувствовала эту мгновенно меняющуюся атмосферу в своем кабинете.

Такое состояние было вполне объяснимо и понятно, кому же не известно, что без чьей-то поддержки автору состояться, увы, непросто, все системные штучки — цензура, институт редакторов, ангажированная критика — барьеры не для слабонервных, и чаще казнят, чем милуют.

Начинающим было еще труднее, ведь требовалось уже успеть заявить о себе, прежде чем замахиваться на право печататься в таком журнале, как «Факел», а за спинами большинства претендентов, как правило, кроме пары-тройки рассказов в каких-нибудь малотиражных, районного масштаба «Голубых просторах» или «Степных огнях» больше ничего не оказывалось.

Она предпочитала иметь дело с начинающими авторами, потому что те легче шли на уступки, соглашаясь с необходимостью переделок, что в конечном счете помогало и материалу, и его создателю. Позже, узнавая ее ближе, они оттаивали — она никогда не критиковала в лоб и не отвергала с ходу, тщательно продумав стиль общения с ними. Лучше всего годились в отношениях с этим нелегким, обидчивым, самолюбивым и невероятно уязвимым народом умеренное дружелюбие и доброжелательность, не переходящие в особое доверие. Просто приятельские отношения, позиция «Делаю, что могу, но…» — и это «но» как раз создавало возможность для маневрирования.

В таком водовороте поневоле начнешь обрастать связями и будешь владеть информацией всевозможного масштаба. Не так просто было ориентироваться в этом сложном мире непомерных амбиций и робких надежд, горьких разочарований и скрытого интриганства, неприкрытой конъюнктуры и тайной директивщины, очередной кампанейщины и неистребимости позвоночного права…

Калерия не бралась за вещи, протолкнуть которые бывало свыше ее сил, — зачем попусту надрываться ради кого-то, кто, зная ситуацию, пытается решать непосильные задачи и заведомо подставляется сам и подставляет таким образом других, связанных с ним? Раньше она с удовольствием почитывала разной степени мятежности сочинения популярных бунтарей, на одном чуть не погорела сама, пытаясь пробить талантливо написанную им повесть, но тут автор неожиданно пошел на попятный — учуяв приближающуюся опалу и грозившее ему избиение, за обещанное приобщение к кормушке выбрал единственно правильный путь — публично расстался с фрондой и покаялся. Она же отлеживалась потом с сердечной недостаточностью.

Конечно, мысленно она продолжала сочувствовать тем, кого власть угнетала, но больше никогда не испытывала ни малейшего желания идти против нее, поскольку, по-настоящему обжегшись, окончательно усвоила важную житейскую истину — плетью обуха не перешибешь…

Совесть ее была чиста — она никогда никого не загубила и не загубит, но и никогда больше не станет ни за кого сражаться с открытым забралом. Посильная помощь — это сколько угодно, класть же голову на плаху ради кого-то — тут уж нет, попробовала, увольте…

У нее давно были собственные заслуги, имя и незапятнанная репутация, поэтому она могла позволить себе вольность быть избирательной — редактировала лишь то, что ей на самом деле нравилось, и делала это, не щадя живота своего.

Да, вначале, может быть, она и была защищена именем дяди, его связями на «том самом уровне», что и спасло ее тогда, и связями отца, крупного чина в горисполкоме, во власти которого находился жилой фонд, а также покровительством и расположением некоторых чинов и гуру советской литературы… Без всего этого пробиваться было бы, конечно, сложнее, но она и сама смогла бы добиться многого, пусть не столько и не такими бойкими темпами, но серой мышкой она никогда не была бы — это уж точно… Себя тоже не стоит принижать, тем более что точно знаешь — все успехи появились не на пустом месте.

Она никогда не переоценивала своих возможностей и действительно была человеком одаренным, на редкость организованным и работоспособным — добивалась успеха во всем, за что бралась, потому что умела напрягаться в нужный момент. Делать что-то вполсилы, вполмеры было не в ее характере, да и давалось ей все с налета, и, кроме того, когда она чего-то очень хотела сама, для себя, то долго не раздумывала, а шла ва-банк, не боялась экспериментировать, радикально меняя крут интересов.

* * *

Как-то ей в редакцию позвонил Алик Карамышев — ее однокашник по университету, единственный парень в их группе. В студенческие годы он был к ней неравнодушен, но она не обращала на него никакого внимания, во-первых, потому что уже была замужем, а во-вторых, потому что с его данными рассчитывать на успех было бы слишком самонадеянно. Он особенно и не рассчитывал и даже не слишком страдал — знал свое место, этот плюгавый коротышка и вечный носитель портфелей и зонтиков нравившихся ему факультетских красоток.