Гонка по кругу - [5]

– Бедный Вольф, – сочувственно сказал Фольгер, – как же тебе не везет. С подчиненными, с родственниками… Но с другой стороны, лучше иметь в сестрах Еву, чем ефрейтора Вильда – на блокпосту.

Гауляйтер зло сверкнул глазами, и Феликс поспешно произнес:

– Я шучу… шучу. Найду я твою сестренку. Приведу в целости и сохранности. Заодно и встречусь с ней. Как-никак восемь месяцев не видел.

– Если бы ты жил в Рейхе, может, и Ева была бы посмирнее, – Вольфу не свойственно было показывать свои чувства, но сейчас голос его чуть дрогнул.

– Извини, не могу, – сказал Феликс. – Я слишком люблю одиночество.

Оба собеседника замолчали, будто уже обсудили все проблемы, и в зале повисла гнетущая тишина. Гауляйтер нервно теребил усы, взгляд его блуждал по столу; Фольгер изучал собственные руки.

– Значит, так, – наконец заговорил Феликс, – прежде всего я сгоняю на Новокузнецкую, есть там у твоей сестрицы один сомнительный знакомый. Сутенер и сволочь. Дела с ним вести тяжело. Может так получиться, что придется уходить не коротким путем, а через Ганзу, в сторону Павелецкой. А там мы рискуем застрять на несколько дней.

– Из-за Игр, – сказал Вольф.

– Да, гонка по Кольцевой линии, скоро ведь самая длинная ночь, – подтвердил Фольгер. – На время соревнования движение между станциями Ганзы запрещено всем, кроме команд. Поэтому предлагаю такой вариант: я, Ева и какой-нибудь нанятый крендель подаем заявку на участие в соревнованиях. Официальную, от Четвертого Рейха. А затем сходим с дистанции и направляемся в твои объятья…

– Нет! – резко оборвал собеседника Вольф. – То, что ты предлагаешь, идет вразрез с нашей политикой. Четвертый Рейх не участвует в Играх.

– Ну, хорошо… – задумчиво протянул Феликс. – Тогда мы можем принять участие как частная команда вольных сталкеров, – правда, тогда нужно внести солидный залог…

– Нет!!! – гаркнул Вольф. – Ты и Ева – слишком известные личности, вас будут ассоциировать с Рейхом, а мы не соревнуемся с унтерменшами. У нас принципы.

Фольгер усмехнулся. Категоричность гауляйтера была понятна. На самых первых Играх наци пришли только третьими, и с тех пор гордые арийцы не желали тягаться с недочеловеками. А то вдруг снова проиграют.

– Ладно, – Феликс поднялся со стула, – тогда придумаем что-нибудь другое.

– Отправляйся прямо сейчас.

– Конечно, – Фольгер достал из внутреннего кармана куртки вчетверо сложенный листок и положил его перед Вольфом, – только сперва подпиши пропуск-подтверждение, что я являюсь уполномоченным Четвертого Рейха, а то на некоторые станции меня не пустят. И печать поставить не забудь.

– А что с твоим прошлым пропуском? – Гауляйтер подозрительно покосился на Феликса. – У него ведь срок годности еще не истек.

– Я его потерял, – Фольгер пожал плечами, – так получилось, от одной твари удирал…

– И тварь эта была женского пола и обитала в каком-нибудь борделе Китай-города, – Вольф развернул листок и, прищурившись, принялся читать.

– Не доверяешь любимому зятю? Проверяешь? – Феликс взял со стола «Майн Кампф».

– Бывшему зятю, – уточнил Вольф.

– Ух ты! – воскликнул Фольгер. – На русском языке книжка, где достал?

Гауляйтер перестал читать и с нескрываемой гордостью посмотрел на Феликса:

– Подогнал один сталкер. Его Бумажником кличут. Слышал о таком?

– Угу, – кивнул Фольгер и открыл наугад книгу.

Между страницами лежала закладка, на которой аккуратным почерком было выведено стихотворение. Громко засмеявшись, Феликс принялся декламировать:

Продзапас доели,

Выжившие злы,

Темные туннели

Полны жуткой мглы.

Умер – нету Бога,

Не спасут кресты,

Подожди немного,

Сдохнешь, Вольф, и ты.

– Оптимистично, – сказал Фольгер. – Сам сочинил?

– Да, – выдавил сквозь зубы гауляйтер. – Положи книгу на место.

– Понятно. Он, – Феликс указал взглядом на портрет фюрера, – картины рисовал, ты – стихи сочиняешь. Преемственность, однако…

– Положи книгу на место! – Вольф схватил авторучку, размашисто расписался и, бахнув печатью по листку, протянул документ Фольгеру. – На свой пропуск! И без Евы не возвращайся!

Глава 2 Мраморный рай

Алексей Грабов никогда не страдал комплексом неполноценности. Он был высок, силен, широк в плечах и в общем-то красив лицом. Мужчины побаивались его и уважали как первоклассного сталкера. Многие женщины хотели бы разделить с ним постель, а заодно и жизнь. Ведь за таким самцом – как за каменной стеной. Капризная фортуна к Алексею благоволила, и к тридцати девяти годам он скопил солидное состояние даже по меркам Содружества Станций Кольцевой линии, иначе именуемого Ганзой. А быть богатым человеком в Ганзе – значит быть почти богом.

Но сейчас, шагая по мраморному полу за амбалом, одетым в классический английский костюм, вдоль ярко освещенного коридора, Алексей Грабов осознавал, насколько ничтожен его статус. Он проходил мимо картин, мимо древних икон, мимо стендов со сверкающими в лучах электрического света драгоценными камнями, мимо бюстов, мимо скульптур, мимо старинных ваз. Невероятная роскошь – или, скорее, история невероятной роскоши – проносилась перед глазами матерого сталкера. Откуда все это? Из Третьяковки? Из Алмазного фонда? Из чьих-то личных коллекций? И кто перетащил сюда столько добра? Или, может, оно хранилось здесь еще до коллапса?