Гонцы весны - [11]

У л ь я н о в. Да.

К и ч и н. Живет на Старо-Невском… в доме с проходным двором… Еще один, так сказать, частный вопрос. Александр Ульянов ваш брат?

У л ь я н о в. Родной.

К и ч и н. Да-а… Какие судьбы! Бедные матери! Не успела зажить одна рана, и вот…

У л ь я н о в. Я жду вопросов по существу дела.

К и ч и н. Вам хочется вопросов? А мне не хочется… Мне все давно уже ясно.

У л ь я н о в. Что же именно вам ясно?

К и ч и н. Вы ненавидите наш строй.

У л ь я н о в. А разве любовь и ненависть подсудны?

К и ч и н. Довольно! Спешу вас обрадовать — по вашему делу дополнительно привлечено еще более двадцати человек. В том числе ваш друг Ляховский.

У л ь я н о в. Сожалею…

К и ч и н. Осмотрите документы.

Ульянов осматривает.

Это писано вашей рукой?

У л ь я н о в. Да.

К и ч и н. Подробное описание стачки ткачей в Иваново-Вознесенске… Зачем вам это понадобилось?

У л ь я н о в. Я хочу быть журналистом. Летописцем наших дней.

К и ч и н. Этаким Пименом? «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя…» Взгляните! На первом листе написано — «Рабочее дело», а далее… далее следует список статей по рубрикам. Что это, господин летописец?

У л ь я н о в. Не знаю. Это писал не я.

К и ч и н. Это писал ваш друг Ванеев. А «Рабочее дело» — противоправительственная газета, которую вы предполагали выпускать. Чему вы улыбаетесь?

У л ь я н о в. Простите, но наблюдать за ходом ваших логических построений просто любопытно.

К и ч и н. Вот как? Что же тут любопытного?

У л ь я н о в. Вы показываете мне какой-то листок, где написаны чьей-то, рукой слова «Рабочее дело», и тут же утверждаете, что это и есть подпольная газета.

К и ч и н. Моя логика, господин Старик, покоится на показаниях заключенных. А они говорят: вы хотели создать противоправительственную газету. Взгляните… Это писали вы?

У л ь я н о в. Да. Эта статья переведена мной из венской газеты «Нейе ревю».

К и ч и н. Для чего?

У л ь я н о в. Я думал напечатать ее в одном из русских изданий.

К и ч и н. Статья о Фридрихе Энгельсе.

У л ь я н о в. На смерть Фридриха Энгельса. Что же тут плохого, господин прокурор? Не понимаю. Энгельс сын крупных германских промышленников, сам банкир, ростовщик, великий экономист, и разве грех помянуть его несколькими добрыми словами? И потом, это всего-навсего — пе-ре-вод. Почему то, что печатают за границей, нельзя печатать у нас?

К и ч и н. Вы знаете, что творится в столице? Бастуют текстильщики.

У л ь я н о в. Несколько пьяных мастеровых…

К и ч и н. Да нет, тридцать тысяч.

У л ь я н о в. Неужели так много?

К и ч и н. А повод? Как по-вашему, каков повод?

У л ь я н о в. Крохоборство хозяев.

К и ч и н. Интересно. Объясните.

У л ь я н о в. Это же очень просто. Императора коронуют. По случаю торжества рабочих распускают по домам на три дня. Пей, гуляй. А с расчетом поскупились — деньги выдали лишь за один день.

К и ч и н. Откуда вам это известно?

У л ь я н о в. Из газет.

К и ч и н. Ерунда. Праздники давно кончились, а рабочие фабрик Кенига, мануфактур и бумагопрядилен бастуют.

У л ь я н о в. Простите, я этого не знал. Не пишут.

К и ч и н. Шумят на Александровском, на Путиловском, на Обуховском… А деньгами их поддерживают рабочие Берлина, Вены, Лондона и даже Нью-Йорка.

У л ь я н о в. Да не может быть! Это что-то новое!

К и ч и н. Они называют это — солидарностью. И не удивительно: рабочим дали двенадцатичасовой рабочий день, так они — наглецы — требуют восьмичасовой!

У л ь я н о в. И это тогда, когда вам, господин прокурор, приходится трудиться по восемнадцать часов в сутки. Шутка ли — вести столько допросов!

К и ч и н. Я счастлив выполнять свой долг… Так вот. В чем же причина беспорядков?

У л ь я н о в. Я, пожалуй, смог бы ответить. Разрешите?

К и ч и н. Прошу.

У л ь я н о в (голосом чиновника). Беспорядки последнего времени вызваны теми переходящими с фабрики на фабрику рабочими, которые по своим нравственным качествам не могли себе приобрести прочного положения ни на одной из мануфактур.

К и ч и н. Откуда вы это взяли?

У л ь я н о в. Опять же из газет. Вчера прочел.

К и ч и н. Память у вас завидная. Но газеты пишут чушь. Где им понять, что все дело в политической агитации! Как действуют наши подстрекатели? Они приходят на завод, влезают в каждую щелку, заводят друзей среди рабочих, ведут беседы, И какие беседы! Это же надо знать! Потом они тайно печатают листовку, в которой каждое слово, каждая буква понятна мастеровому. А вывод? «Долой царя!» Сначала стачка, потом бунт, потом революция. Вот!

У л ь я н о в. Что ж, вы это знаете лучше меня.

К и ч и н. Теперь вам ясно — как мы расцениваем ваши экскурсии на заводы? Вы полагаете, что мы настолько наивны, что не знаем, зачем вы ездили за границу? Для встречи с Плехановым. Наконец, прочтите вот это… (Подает листовку.)

У л ь я н о в (читает). «Царскому правительству».

К и ч и н. Не государю императору, а прямо — царскому правительству. Какова наглость!

У л ь я н о в (читает молча). Здесь, как я понял, дается урок министрам, и особенно министру финансов.

К и ч и н. А каковы выражения! (Читает.) «Хвастовство министров напоминает хвастовство полицейского солдата, который ушел со стачки не битым». И подпись: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Каково?