Гончая. Гончая против Гончей - [39]

Извините меня за наглость, но я уже несколько дней жажду кое-чем с вами поделиться. Хотя я всю жизнь занимался древесными материалами и мебелью, я человек наблюдательный. Вы же — человек, в котором доминирует стремление все упорядочивать. Я чувствую, как вы ежечасно меня подгоняете по своему образцу, как мысленно раскладываете меня по полочкам и приклеиваете ярлыки. Но не забываете ли вы меня таким образом? Как вы составите обо мне целостное представление, если исподволь члените меня, то и дело взвешиваете на весах вашей кристально чистой совести? Не скрывая и не отрицая своей сущности преступника, я стараюсь представить вам Искренова; но вы, погрузившись в собственное молчание, прощупываете буквально каждую букву моего имени, выхолащиваете из моих душевных терзаний логику и разум. Разум и духовность — близкие понятия, гражданин Евтимов. Животное лишено духовности, а его конкретные представления о мире примитивны; животному неведома ложь, как неведома ему и правда! Не обижайтесь, но вы действительно мне напоминаете архивариуса, который так хорошо помнит, где лежат все бумаги, что постоянно их теряет. Соберите меня воедино, гражданин следователь, и тогда вы меня опознаете…

Вы предлагаете мне кофе? Я с удовольствием его выпью. Мне в камере не хватает этого безвредного напитка с его тонким привкусом и загадочным цветом; кофе тоже вселяет в меня надежду — снова встретиться с вами. К кофе привыкаешь, как к домашним тапочкам, он ассоциируется с уютом и стабильностью. Мне принесут двойной кофе? Большое спасибо. Это действительно прекрасный повод прекратить неприятный для вас разговор и простить мне мою невоспитанность.

Прежде чем я постараюсь ответить на ваш конкретный вопрос, позвольте рассказать кое-что о себе. Я настойчив и ищу во всем цельность; я мучительно пытаюсь овладеть вашим сознанием и представить вам Искренова с его духовной мощью. Только не обвиняйте меня снова в самовлюбленности — меня можно упрекнуть лишь в жажде совершенства. Вы не будете против, если я вам предложу сигарету? Моя бывшая секретарша принесла мне три блока «Мальборо»… сегодня я богат.

(7)

С Анелией я познакомился, когда учился на четвертом курсе. Я уже заканчивал филфак, а она только поступила на отделение французской филологии. Нас связывали не иностранные языки, мы представляли миниатюрную модель Вавилонской башни. Анелия слыла хорошенькой, но я был красавцем, она одевалась элегантно, а я — подчеркнуто небрежно. Ее отец был высокопоставленным чиновником (в прошлом и в настоящем), мой же выращивал черешню в Кюстендильском округе. Противопоставление — самый элементарный способ не только охарактеризовать вещи в общих чертах, но и связать их.

И все же, что именно привлекало меня в Анелии, какие ее достоинства погубили мою мужскую свободу и превратили меня в послушного, безмолвного раба? От нее исходила какая-то буржуазная изысканность и скрытая порочность, хотя она и была невинна. Такое сочетание светлого и темного, минутной сентиментальности и непроявленного цинизма сбивает с толку несведущих мужчин. Оно настолько притягательно, что завладевает всем их существом, делает чувства целенаправленными до предела. К тому же я был типичным провинциалом.

Мы познакомились у моего коллеги, после чего я пригласил ее в ресторан и, как это бывает в дешевых бульварных романах, нечаянно облился там вином. Я краснел, терялся перед официантом и думал, достаточно ли у меня денег в кармане. Я сносно танцевал модную в то время румбу, но из-за винного пятна на рубашке не осмеливался пригласить Анелию. Я проводил ее до дому; потом, покупая ей цветы, не один месяц отказывался от ужина в студенческой столовой. Я был, наверное, смешным и жалким; но молодость — самое яркое свидетельство человеческой глупости. Моя застенчивость привлекала Анелию с ее романтичностью и в то же время чем-то раздражала. Я мечтал, что буду работать ради этой женщины, что окружу ее заботами и вниманием, создам ей роскошную жизнь, которая ей пойдет, как норковое манто…

Именно той мрачной осенью ее отец узнал о наших встречах. Как-то вечером он подстерег меня в фойе, при выходе, где между нами произошел суровый разговор. Номенклатурный работник оказался посредственным во всех отношениях человеком, с посредственным образованием, самодовольным и одновременно трусоватым. Он властвовал над деньгами, но то были чужие деньги. Он не торопясь объяснил, что я не пара его дочери; очень любезно, почти ласково назвал меня мошенником и кюстендильским пройдохой; заявил, что моя цель — софийская прописка, их квартира на улице Шипки и его собственный «рено-дофин», о котором я даже не подозревал. Я навсегда с ним распрощался: просто мы разошлись, не успев повстречаться…

Чувствуя отчаяние и злобу, я на следующий же день предложил Анелии пожениться, и она неожиданно согласилась. Мне казалось романтичным расписаться в загсе при двух свидетелях, а после прокутить всю стипендию в ресторанчике «Дикие петухи». Мы это осуществили в хмурый, дождливый день, а потом, в подвале (я попросил своего соквартиранта исчезнуть), она долго искала, где бы повесить свое новое пальто. Здесь царили самая настоящая нищета и грязь. Мы решили, что она будет жить у своих родителей, и встречались тайком дважды в неделю. Анелия вела себя благосклонно, пока не поняла, что у нее будет ребенок. Она впала в панику, с ней впервые случился нервный криз; она догадалась о беременности слишком поздно, и аборт был невозможен.