Гончаров - [39]

человека к Богу — через напластования и ошибки земной жизни. Хорошо известен факт, что в 1840-х годах романист не только создает и публикует «Обыкновенную историю» и «Сон Обломова»(как зерно и увертюру будущего романа «Обломов»), но и разрабатывает план «Обрыва». Религиозный план не только проявляется в каждом отдельном гончаровском романе — «Обыкновенной истории», «Обломове» и «Обрыве», — он и связывает все три романа в одно целое. Однажды и сам Гончаров признался: «Только когда я закончил свои работы, отошел от них на некоторое расстояние и время, — тогда стал понятен мне вполне и скрытый в них смысл, их значение — идея. Напрасно я ждал, что кто-нибудь и кроме меня прочтет между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целое».

Итак, перед нами не три романа, а трилогия. И только через эту трилогию, «целое», можно узнать, что заключено «между строками» — так говорит сам писатель. Прислушаемся же к нему. Об этом необычайном единстве романов говорят фамилии их главных героев. Если герои «Обыкновенной истории», Петр Иванович и Александр, носят фамилию Адуевы, то герой последнего романа «Обрыв» зовётся Райским. Адуевы принимают цивилизацию, или, как они говорят, современный «век», за такую самоценность, для которой христианство кажется не более чем окаменевшим мифом. Они хотят быть современными людьми, а христианство, семена которого были посеяны матерью в детстве, кажется им красивой сказкой, а не живой реальностью, определяющей смысл жизни и призывающей к нравственной, духовной работе над собой. Герой последнего романа Райский, в сущности, занят одним — именно работой над собой — в свете христианского идеала. Гончаров так прямо и говорит, что в нём то медленнее, то бурно шла «работа духа». По Гончарову, вполне современный, культурный, цивилизованный человек (или, по его собственному выражению, «порядочный человек») может оставаться таковым только как христианин. Для него христианство — не миф, а базис для развития цивилизации и культуры. В письме к философу Владимиру Соловьеву после прочтения его книги «Чтения о Богочеловечестве» на склоне лет Гончаров писал: «Да, нельзя жить человеческому обществу этими добытыми результатами позитивизма… надо обратиться к религии, говорите Вы (и все мы с Вами тоже)… надо обратиться к другому авторитету, от которого убежали горделивые умы, к авторитету миродержавному. Но как? Чувства младенческой веры не воротишь взрослому обществу: основания некоторых библейских сказаний с мифологическими сказаниями греческой и других мифологий — (не говоря уже о новейшей науке) подорвали веру в чудеса — и развившееся человеческое общество откинуло все так называемое метафизическое, мистическое, сверхъестественное».

Гончаров в своих романах как раз и ищет, чем возместить современному человечеству утраченную веру в мистическое, чудесное. Он ищет свой мостик, соединяющий христианство и цивилизацию, ищет не только во всех трёх своих романах, но и во «Фрегате «Паллада»», и в статье о картине Крамского, изображающей Христа в пустыне, и в статьях о Гамлете и о мильоне терзаний Чацкого…

Но вернёмся к роману. Недаром старшего Адуева зовут Петр, что в переводе с греческого означает «камень». Образ Петра Адуева как бы слит с каменным Петербургом, со статуей Медного всадника, с петербургской деловитой холодностью. Через имя «Петр» романист возводит ассоциативный ряд к самому основателю этого города — Петру Великому. Петр велик в одном и слаб в другом. Историческая раздвоенность образа Петра Великого помогает осознать и авторскую оценку образа Петра Адуева. Соединяя образ Петра и образ «камня» в изображении каменного Петербурга, Гончаров по-своему возвращал читателя к словам Христа: «И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф., 7:24). Такова ассоциация, связанная с фактом построения города на Неве, круто изменившего исторические судьбы России и повернувшего ее лицом к цивилизации и просвещению. Однако в этом процессе (как и в поведении Петра Адуева) есть и другая сторона. В финале романа мы обнаруживаем ассоциативную связь с другим евангельским упоминанием: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф., 7: 24–27). «Цивилизатор» Петр Адуев «слушал и не исполнял» слов Христа, имея каменное сердце, рассчитывая на себя и своей собственной мерой измеряя то, что принадлежало и было подвластно только Христу, — человеческое сердце. Вот почему в финале он переживает «падение великое». Великое падение переживает и его племянник, отрекшийся от «младенческой веры», от серьезных задач жизни. Это изображение первого «обрыва» в гончаровском творчестве. Есть в имени Петра Адуева и иная новозаветная ассоциация. Племянник, нуждающийся в исключительной духовной поддержке дяди, получает от него весьма своеобразную «помощь», сводящуюся к тому, что дядя старается поскорее «развить», «отрезвить» Александра от «младенческой веры в чудесное». Вместо реальной духовной поддержки Петр Иванович дает Александру лишь отрезвление от идеалов, не исправляя его плохого воспитания, не исцеляя его духовные немощи, а лишь меняя одни на другие — с противоположным знаком. Дядя в данном случае относится к редким исключениям, в основе которых — снова образ камня: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?» (Мф., 7: 9).