Гончаров и убийца в поезде - [2]

Вообще, настроение и энергия искрились во мне солнечными зайчиками. С умилением я лицезрел проплывающий за окном вагона сельский ландшафт и был бесконечно благодарен своим родителям, давшим мне возможность увидеть белый свет.

- Зайчиха, водки хочешь?

Глухой голос ответил отрицательно.

- И правильно, - одобрил я. - Барышням вашего круга надо приличия блюсти...

- С кем говоришь? - удивился проводник-узбек, проталкивая в дверь свое роскошное арбузообразное пузо под натянутой форменной рубашкой. Брюки по той же причине сползли у него на пенис, а мотня болталась под коленками.

- Сам с собой, господин проводник. Философ я. Декарт.

"Господин" парню явно понравился. Он благосклонно кивнул мне, но все же строго предупредил:

- В туалет не подсматривай, нехорошо. Женщины жалуются. А вы человек интеллигентный. Жена есть. Нехорошо. Штрафовать будем.

- Да что вы! - заявил я горячо о своей порядочности и предложил махонькую.

- Не пью, - высокомерно ответил проводник и, забрав мой билет, важно удалился.

А Константин Иванович Гончаров, ваш покорный слуга, еще раз ударив "Морозоффа" под дых, приготовился отойти ко сну.

- Зайчик, а ты далеко путь держишь? - нескромно поинтересовался я, уже укладываясь.

- Далеко! - был короток недовольный ответ. - В таком случае - спокойной ночи.

Я засыпал, и в светлой моей голове уже звучала светлая музыка Грига. Осенние скрипки тягуче пели, раскручивая тему, и ненавязчиво-серебристо выстукивали акценты ударники. И всю эту прелесть вдруг прервал грохот отодвигаемой двери. Откинув землисто-грязную сиротскую простыню, я враждебно глянул на вошедших. Их было двое. Короткие стрижки, круглые щекастые рожи на коротких бритых шеях. Тупые холодные глаза серо-стального цвета. Равнодушные и безликие, как инкубаторские цыплята.

- Извиняюсь! - словно скомандовал один. - Сюда женщина не заходила?

- Женщина? - сразу закосил и закосел я. - Братаны, да если б она зашла, отсюда бы уже не вышла. От меня, Ивана Смирнова, ни одна баба не уйдет! Да я их...

- Пойдем, Валера, он в ауте.

- Не-е-а, братаны, садись, "Морозоффа" будем пить. - Я пьяно приподнимался, не очень, кстати, и подыгрывая.

- Пойдем.

- Обижаете!

Презрительно резанув меня свинцовыми глазами, супермальчики удалились, а я понял, что очень и очень хотят они ту самую мышку, что сейчас, наверное, от страха описалась подо мной. И проводник, и билет тут ни при чем. Это не зайчиха, а какая-то более лакомая и желанная для приходивших мальчиков дичь.

- Ну как ты там?

Молчание. Я постучал по диванному ящику. В ответ она что-то царапнула и зашипела:

- Тихо!

- Отдыхай. - Я поудобней устроился, надеясь дослушать песню Сольвейг, но стук колес замедлялся, предвещая остановку. А в стоящем поезде какой же сон? Одно расстройство.

В окно уже наплывали первые домики большой станции.

- Пойду на перрон выйду, разомнусь, - сообщил я поддиванной девке.

- Не надо, не ходите, - прошипела она испуганно и страстно, а поезд подползал к вокзалу, на фронтоне которого крупными буквами было объявлено название крупного города.

- Что же, я тебя еще и сторожить буду, мышь белая?

Поезд остановился, и ответ послышался явственней:

- Пожалуйста, я заплачу!

- Натурой?

Она замолчала, очевидно обдумывая выгодность сделки.

Взвесив все "за" и "против", снова зашипела, соглашаясь:

- Хорошо. Не уходите только.

- А когда? - резвился я.

- Ночью.

- А вдруг попутчики будут?

- В тамбуре!

- Уже приходилось? - накалял я диалог.

- Нет, но попробую. Да замолчите вы!

Подумав, что довольно-таки непорядочно развлекаться, воспользовавшись чьей-то бедой, я прервал разговор и вытянулся на диванчике. Поезд стоял минут пятнадцать, и я с радостью отмечал, что от спутников Бог миловал, если, конечно, не считать низлежащей дамы.

Поезд тронулся, и они вошли. Высокая красивая брюнетка, грудастая и властная, как Клеопатра. Она холодно оглядела персону Константина Ивановича Гончарова, то бишь мою, и спросила плешивого верзилу с кобурой под мышкой:

- Это кто?

- Не знаю.

- Покиньте купе, - сказала она уже мне. Наверное, таким тоном Салтычиха разговаривала со своей челядью.

Я промолчал, гася злость и недоумение.

- Убирайтесь отсюда, - невежливо повторила Клеопатра. - Вон из купе.

- Сама пошла... - приветливо посоветовал я.

Стало видно, как брюнетка бледнеет.

- Алексей, вышвырни его, - сдерживаясь, спокойно приказала она и села напротив.

Плешивый верзила нерешительно протянул ко мне загребущую длань, надеясь выдернуть из купе неудобный объект за волосы, но правую ногу я уже высвободил, и она вольготно и радостно жахнула верзиле в плешь. Он повалился было на меня, а я руками пассанул его в дверной крепенький косяк, по которому он и начал тихонько сползать, окрашивая светлую пластиковую обшивку купе первой кровью.

Клеопатра невозмутимо заблокировала дверь, сдернула с крючка мое полотенце и, смочив его моим "Морозоффом", тыкала плешивому в нос, а когда глаза его приоткрылись и стали осмысленными, она обработала легкую рану и обвязала его череп все тем же полотенцем, соорудив нечто вроде чалмы.

Пока продолжалась вся процедура, я умыкнул у верзилы из-под мышки газовый пистолет и теперь с интересом наблюдал за развитием дальнейших событий, наверняка зная, что на помощь они никого не позовут.