Гончаров и убийца в поезде - [14]

Что-то долго не идет Сашка...

- Что-то долго не идет Сашка, - наклонилась ко мне официантка.

- Так чего стоишь? Поднимись к нему в номер, скажи, что его ждут. Может, по ходу дела у вас что-то еще получится разок...

- Не могу. - Она с сожалением оглядела битком набитый зал. - Народу полно. Сходи сам.

- А ты опять мою колбасу утащишь? Столик займут!

- Не бойся. - Из-под сервировочной стойки она вдруг выдернула табличку с лаконичной и строгой информацией: "Стол не обслуживается". Протерев ее, победно водрузила между пивными графинами.

Из ресторана в гостиницу был прямой выход, а вот из бара в ресторан попасть можно было, только минуя кухню. Я выбрал кратчайший путь через улицу.

Я уже подходил к центральному гостиничному входу, когда что-то неуловимо тревожное заставило меня обернуться назад. На подъездной площадке стояло с десяток машин, в том числе три такси. Так вот, в одно из них садились двое пассажиров: мужик уже сел на переднее сиденье, а дама пыталась упасть на заднее, нервно дергая зацепившуюся за дверцу сумку. Этой дамой была... моя поддиванная попутчица, в той же джинсовой рубашке и юбке. Только вот сумки тогда при ней не было - теперь я вспомнил это отчетливо. Инстинктивно я бросился к девице, но такси резко рвануло с места, набирая скорость, и дверная пасть защелкнулась. На оставшихся двух такси к стеклам были пришлепаны таблички "Заказ".

Я медленно побрел в гостиницу, наперед зная, что стараниями этих двоих Сашка от меня теперь далеко. На втором этаже дверь с цифрой "236" находилась недалеко от холла, где за столом восседала хорошенькая востренькая узбечка с неправдоподобно большущими глазищами, осиной талией и приличной задницей.

Постучав, я толкнул дверь. Результат оказался нулевым. На стук не ответили, дверь была заперта, и меня гулко тревожили барабаны тишины.

- Где гость из двести тридцать шестого номера? - вернувшись в холл, спросил я дежурную.

- Сашка? В номере он. С полчаса уже. Пришел с гостями. Они минут пять назад ушли. Стучите сильнее.

- Стучал уже. Не отвечает.

- Да там он. Я с места не вставала. Там он, у себя.

- Может, с бабой закрылся, трахается?

- Я ему закроюсь! Я ему потрахаюсь! - Лицо узбечки покрылось красными и злыми, как азиатское солнце, пятнами. Видимо, Сашка отметился и здесь. Из ящика стола она выхватила дубликат ключа и разъяренной кошкой метнулась в коридор. Нервно вталкивая ключ в замочную скважину, она злорадно шипела: - Я ему потрахаюсь! Я ему потрахаюсь!

Нетерпеливо, торопясь, узбечка толкнула дверь, и я понял, что Сашка уже никогда и ни с кем не потрахается. Пахло словно на мясокомбинате. Через коридорчик полулюкса была видна верхняя половина тела, нарядно раскрашенная рубином густой гуаши. Борода, еще полчаса назад седая, теперь стала огненной. Где-то на границе ультразвука узбечка заверещала пронзительной сиреной. В моем мозгу мгновенно прокрутилась драка с Сашкой и шлейф событий в поезде, который дотянулся за мной и сюда. Надо было сматываться!

Полуобморочную дежурную я отнес в холл на руках. Из номеров уже пялились любопытные постояльцы. Вернувшись, я закрыл Сашкину дверь на замок и, бросив ключ узбечке на стол, опрометью кинулся вниз навстречу встревоженному гостиничному персоналу. У разбитого окошка дежурного администратора, остановившись на секунду, я выпалил:

- В двести тридцать шестой - милицию! Быстро! Я за скорой".

Уходя дворами от злосчастной гостиницы, я проклинал себя последними словами. Права Ленка, сто раз права! Какого черта я полез туда, куда не просили? Видно, горбатого могила исправит. Теперь-то меня наверняка будут разыскивать, причем более конкретно и целенаправленно. Толстый лейтенант конечно же запомнил прописку и фамилию, А значит, и у дядьки показываться не следует. Сейчас еще можно, но завтра уже не рекомендуется.

- Послушай, Костя, ты приехал к дядьке отдыхать или морочить ему голову? глядя, как я собираюсь, серьезно спросил Виктор Борисович.

- Послезавтра вернусь, дядя, - бодро ответил я, щелкнув замками новенького кейса.

- Ну куда ты под вечер?

- Как раз на последний успеваю. До Ангрена два часа, сослуживца повидать надо. Обидится!

Куда идти ночевать, я не знал. Знакомых в Ташкенте не было. Впрочем, как и мифического сослуживца в Ангрене. В гостиницы нельзя. В частных ночлежках периодически устраивают шмон, именуемый паспортной проверкой. Ночью болтаться по скверам и паркам одинаково опасно. Как бы то ни было, но паспорт, едва дядька отвернулся, я зашвырнул за массивный резной буфет дореволюционного образца. Он был только помехой. В ближайшей парикмахерской я коротко, очень коротко подстригся. В универмаге приобрел умопомрачительную американскую футболку, вероятно, ташкентского производства. Подумав, разорился и купил портативный магнитофон, он легко и удобно лег в кейс.

К восьми вечера Гончарова, то бишь меня, было не узнать. Один лишь вопрос о предстоящем ночлеге оставался открытым. Нужно было предпринимать какие-то превентивные меры. Торопиться мне было некуда, и я на автобусе добрался до центра, до сквера Революции. Здесь под открытым небом стояли столики и заканчивали трудовой день ташкентские алкаши. Выбрав одного поинтеллигентнее, я подсел к нему с бутылкой ликеру и попросил составить компанию. Засуетившись, он поспешно согласился, отодвигая соседний стул и услужливо придвигая себя к столику. Тягучая малиновая жидкость растеклась по стаканам, и мужик с сожалением заметил: