Гомер - [43]

О, я несчастный, несчастный!..

Эти лгуны, плясуны, герои в делах хороводных,

Воры, расхитчики коз молодых и барашков народных!.."

У Гомера можно найти даже понимание непродуктивности рабского труда (Одиссея, XVII.320–323):

Если власти хозяина раб над собою не чует,

Всякая вмиг у него пропадает охота трудиться.

Лишь половину цены оставляет широкоглядящий

Зевс человеку, который на рабские дни осужден им.

Если у Гомера все вообще социальные силы находятся в движении и содержат в себе рудименты разных эпох, то это особенно нужно сказать о рабстве. Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что у Гомера почти совсем отсутствует терминология позднейшего, именно классического рабовладения. Такой технический термин, как doylos совершенно отсутствует у Гомера; а производные от этого существительного термины не носят ярко выраженного рабовладельческого смысла и даже вообще почти не употребляются в производственном смысле. Специфический для развитого рабовладения термин, обозначающий раба, andrapoys употребляется во всем эпосе только единственный раз (Илиада, VII.475). Мы бы только не стали прибегать к устаревшей механистической терминологии в гомеровском вопросе и говорить здесь об интерполяции. Это не столько интерполяция, сколько просто развитие самого эпоса, не прекращавшееся, как мы знаем, вплоть до александрийских времен. Третий термин позднейшего рабовладения oiketes тоже не употребляется у Гомера, а близкое к нему обозначение раба oikeys употребляется не только в отношении рабов, но и в отношении свободных. Гомер пользуется своей собственной терминологией, которая после него уже не употреблялась. Раба называют у него dmos или в женском роде — dmoe, женщин-рабынь называют просто "женщины", и amphipolos — ближайшая к госпоже прислужница тоже, вероятно, рабыня. В противоположность терминологии классического рабства эти термины употребляются у Гомера десятки раз.

В "Илиаде" рабство носит еще патриархальный характер, в то время как в "Одиссее" отчуждение раба от господина безусловно растет. Число рабов-мужчин поразительно уступает числу рабынь-женщин, что тоже указывает на примитивность использования рабского труда. Все ремесленники свободные.

У Гомера поражает также и то обстоятельство, что труд раба и труд свободного производителя, вообще говоря, дифференцируется очень слабо. Так, еду готовят женщины, которых можно считать рабынями, но, когда к Ахиллу является знаменитое посольство от Агамемнона, то и Патрокл, и сам Ахилл "богоравный" вперегонки спешат зажарить мясо и приготовить вино для гостей. Изображение этого дает повод Гомеру внести в свой рассказ целый эпизод и притом весьма красочный (Илиада, IX.201–216). Когда Навсикая собирается ехать на море полоскать белье, то Алкиной запрягать мулов приказывает рабам (Одиссея, VI.69–71); а когда Навсикая возвращается, то этих мулов распрягают уже ее собственные братья (VII.5 слог). Из слов Навсикаи (VI.58–65) видно, что она вообще обстирывает не только самого Алкиноя, но и пятерых его сыновей с женами. Обычно приводятся места из "Одиссеи" об изготовлении Одиссеем для себя плота и кровати. Но Одиссей не менее того занимается также и пахотой, а его отец не хуже самих рабов и вместе с ними работает и в саду и в огороде. Другими словами, резкого разделения между рабским и свободным трудом у Гомера не наблюдается. Все это указывает на ничтожное развитие рабства, что является несомненным отражением социально-экономической действительности первых столетий I тысячелетия до н. э., т. е. периода образования гомеровского эпоса, когда раннее рабовладение крито-микенской культуры было снесено дорийским переселением вместе со всей крито-микенской культурой и снова водворилась родовая община, подходившая, правда, у Гомера к своему концу.

Тем не менее, потому ли, что эпос воспевает микенские времена, или потому, что уже наступал канун классического рабовладения, но представление о значении рабства у Гомера достаточно яркое. Переодетый Одиссей говорит (Одиссея, XVII.422–423, XIX.78–79):

Множество было рабов у меня и всего остального,

С чем хорошо нам живется, за что нас зовут богачами.

Рабов, как правило, захватывали на войне; и, может быть, ради этого велись и войны. Что этот захват был правилом, видно из слов Андромахи в "Илиаде" (XXIV.729–734). Обширное рабовладение вообще трактуется в эпосе как признак богатства. Отсюда получается характерное для всего гомеровского общества противоречие, которое с другой точки зрения можно назвать и органическим единством, рабовладение — само по себе еще слабое, но аппетиты рабовладельцев уже значительные. И если к этому прибавить еще микенские рудименты наравне с зачатками уже позднейшего классического рабовладения, то ясно, что ведущий принцип у Гомера — это пограничное положение между первыми двумя общественно-экономическими формациями, когда патриархальная примитивность уже осознана, а классовая цивилизация еще не водворилась, периоды же прошлого развития расцениваются с этой пограничной точки зрения. Впрочем, относительно Микен тоже нужно сказать, что категорическое мнение о рабовладельческом характере микенского государства значительно ослабевает после исследований С. Я. Лурье, доказавшего наличие в Микенах большого количества разнообразных категорий рабов и постепенность перехода от рабского труда к свободному.