Голый дикарь из культурной страны - [30]

— Ох, и дурак же ты, братец!

— Трус никогда не станет арийцем! — ответно усмехнулся ун-Гиббельн.

Ун-Кугель трусом не был. Приходилось ему заглядывать в дуло смерти. Да и в Освенциме, о службе в котором ун-Кугель никому не рассказывал, он узнал цену смерти. Его туда направили согласно заключению психологов, но в концлагере Фридриху не понравилось. Он служил во внешней охране. Охранники показались ему туповатыми людьми, которых не интересовал окружающий мир. Заключенных в лагере было мало, да и те, кто туда попадал, в лагере надолго не задерживались, их быстро куда-то переводили. Иногда ун-Кугель удивлялся: утром прислали транспорт, а вечером смотришь, а транспорт уже куда-то перенаправили и бараки опять пусты. И еще ун-Кугеля поразили склады, до потолка набитые ношеной обувью, одеждами, очками. Было непонятно, для каких целей хранилось это барахло и откуда привозилось. Внутренняя охрана хранила молчание.

Ун-Кугель бомбардировал начальство рапортами, упирая на то, что он полевик и не обучался охране объектов. Ему повезло: кто-то из высших чинов, получив рапорт ун-Кугеля, вспомнил его как спортсмена. Высокий чин принял участие в неудачливой судьбе призера Берлинских игр. Так ун-Кугель попал в элитное подразделение «Зет-нойнцейн».

Ун-Кугель последний раз явился в гестапо, чтобы дать подписку о неразглашении того, что ему стало известно за период службы в Освенциме, расписался и полюбопытствовал, к кому ему обращаться по этому вопросу в дальнейшем. Инспектор гестапо засмеялся:

— Можешь не волноваться, — сказал он. — Тебя найдут, если это будет необходимо. Но ты направлен в Антарктиду, кригман. Клянусь, пингвинам ты можешь рассказать все и даже немного приврать.

Фридриху ун-Кугелю было все равно, куда его направляют.

К тому времени он уже узнал правду об Освенциме. Концлагерь не был местом отбытия наказания, он был комбинатом, на котором быстро и надежно уничтожали инакомыслящих. Об этом Фридриху рассказал пожилой фельдфебель из старослужащих черных СС. Звали его Густавом Ринком, он служил в Освенциме с сорок второго года. «Ты не представляешь, малыш, — рассказывал он, дыша на Фридриха перегаром и табачным дымом. — Раньше их сюда привозили тысячами, особенно жидов. Хорошее было время, я отложил на свадьбу дочери, купил себе «фольксваген» после большого перемирия и сыну такой же купил».

— А что делали с жидами? — равнодушно спросил ун-Кугель. — Отправляли на историческую родину?

Фельдфебель засмеялся.

— Это ты хорошо сказал, — покашливая и кивая головой, согласился он. — Отправили на историческую родину! Да, малыш, их всех отправили на историческую родину — на небеса. Видишь эти трубы? Как ты думаешь, что это?

— Там печи для сжигания мусора, — сказал ун-Кугель.

— Мусора? Именно там их всех и сжигали, малыш. Чтобы здесь была чистота. А перед этим загоняли в газовые камеры. Это была грязная работа, малыш. Очень грязная, но и очень выгодная. Главное было — не попадаться. Иначе тебя могли обвинить в том, что ты обкрадываешь рейх!

— Так все это барахло, что лежит на складах… Оно что, принадлежало им?

— Рейх должен быть экономным, — засмеялся фельдфебель Ринк. — Разве иначе построишь социализм, хотя бы и для одной нации?

В тот раз Фридрих ун-Кугель испытал отвращение: его учили в бюргере, что СС и выгода несовместимы, а тут ему рассказали, как СС, пусть черные, обирали заключенных, к тому же обреченных на смерть. Это было выше его понимания. Ун-Кугель был рад, что его служба в лагере закончилась. Но вместо лагеря он попал сюда, в джунгли, и стал свидетелем гибели всего отряда.

Почти всего. У него было нехорошее предчувствие, что смерть ун-Энке была не последней в этот день.

И он не обманулся.

Монстр — точная копия напавшего на солдат во второй день экспедиции — вылетел из тростника неожиданно. Его прыжкам позавидовал бы вратарь дрезденской футбольной команды Пропп. На свою беду именно он, ун-Кугель, оказался первом на его пути. Зверь схватил ун-Кугеля, пронзая тело мощными клыками, и ун-Кугель понял, что пришло его время умирать. Он сохранял самообладание и сознание до последнего момента, а потому действовал хладнокровно и решительно — выдернул чеку и бережно опустил гранату в глотку хищника. На происходящее вокруг он не обращал внимания, сосредоточившись на себе и звере, и потому не видел, как ротенфюрер и ун-Гиббельн поливали зверя огнем из двух стволов. Сознания он не терял, а потому воспринял взрыв гранаты как толчок, заставивший зверя содрогнуться, но так и не увидел, как взрыв разорвал туловище зверя изнутри, расплескав по широким листьям тростника пронзительно голубую кровь.

21. СМЕРТЬ ГЕРОЕВ. МАНФРЕД УН-ГИББЕЛЬН

Манфред ун-Гиббельн был долговяз и уныл. Унылое выражение его лицу придавал длинный нос, казалось, что он вот-вот вздохнет и скажет беспросветное: «Я же говорил…» Ун-Гиббельн был помешан на женщинах. И его постоянно переполняла зависть. Даже за общим столом ему казалось, что раздающий кладет лучшие куски в тарелки соседям. Менее всего ротенфюреру хотелось выбраться из джунглей именно с ним. Несмотря на вечно унылое и кислое выражение лица, ун-Гиббельн был умелым и опытным бойцом, который дрался с лягушатниками де Голля в Алжире и участвовал в Индийском походе пятьдесят девятого года, который по случаю ранения ун-Гиббельна в случайной стычке с англичанами на афгано-индийской границе продолжился уже без него. Существовало неписаное правило, по которому солдат или офицер, получивший ранение в военной экспедиции, от дальнейшего участия в ней освобождался. Ун-Гиббельн расстраивался по этому поводу, он мечтал побывать в Индии, ему кто-то сказал, что там самые красивые женщины, а проститутки поражают своей дешевизной.