Голые мозги, кафельный прилавок - [5]

Понятия, узлы и действия фактически тоже будут зверями, о них можно говорить как о зверях, рисовать их: все примется взаимонастраиваться. Классификация нарастает, постепенно забирая в себя весь мир – мелкий, копошащийся, перепискивающийся. Само собой, если кто-то вошел в отношения с бесплотными существами вроде всяческих духов, то и они для него обретут облик. В сущности они будут выглядеть как зверушки. И, наоборот, если кто-то впервые увидел муравьеда, чем это для него не сгущение в плоть неведомой духовной сущности или же некой душевной ситуации? Даже ощущение покоя относительно теплым утром в середине марта, нарушаемое лишь мыслью о том, что день будет длинным и тряским, вполне способно материализовать себя в виде кого-то мягкого, но с мелкими зубами, то есть с челюстями, завершающими его мягкий хвост.

Любую классификацию можно нарастить до космоса, расширяя применение метода: творчество такого-то (и кого угодно) есть такой-то зверек, например. Методики и приемы тоже окажутся подобны животным, ими могут являться даже повторяющиеся (да и неповторяющиеся) жесты. Дело сводится к общему механизму: вот престол, на нем барашек, а все вокруг стоят, глядят и ощущают, как стройно и красиво все в этом мире устроено. Ну да, вообще-то они собрались, чтобы его ритуально зарезать, но что с того? В действительности там происходит что-то другое – что-то мягко-голубое и зеленое, а внутри нечто золотое, гибкие переходы с алыми линиями, полусырые гибриды, которые еще превратятся во что-нибудь конкретное.

Кто же знает, что за гибриды живут в мозгу. Они необязательно обрывки всего подряд, у них свои связи. Гибриды могут и должны складываться во внятность – так дорога легко сложит, склеит все подряд, что придет в голову, пока едешь в автобусе, – как скотч или изолента (но не синяя, а серебристая – влагонепроницаемая, она прочнее стянет), зверушки не разбегутся, можно соотносить с ними что угодно. Как история про ежика, вышедшего из леса и спросившего: «Мужик, у тебя изолента есть?» – «Нет», – ответил тот. Ежик ушел и вернулся: «Возьми, мужик, изоленту». И ежик – изолента, и зверушки эти все – тоже, а дорога Варшава – Вильнюс – само собой.

До Вильнюса уже недалеко. За окном мутно, словно начинаются сумерки, но этого не может быть – в Вильнюс должны прибыть в 16, а автобус еще и опережает расписание. Ну мне в Ригу, из Каунаса лучше в Паневежис, но придется в Вильнюс, где почти час ждать рейса на Таллин, в сумме – часа два потерянных. Да, в Риге на вокзале есть заведение с пончиками-донатсами, их в меню вариантов 30: «Пончик дамский», «Клубничная мечта», «Коко-шоко», «Джон-лимон», «Малиновая страсть», «Великолепный банановый», «Фисташковая сила», «Манго-танго», «Голубой ангел», «Дублин», «Вишневая зебра». Явный переизбыток, отчего азарта перепробовать все не возникнет, ведь не запомнишь, какие уже ел, а какие – еще нет. Эта классификация уже ничего не организует, не держит под контролем – ее элементы толпой вышли на свободу. И даже не заметили, что куда-то вышли и теперь свободны от привязок, потому как бы потеряли связь с общим проектом, не осознавая, что были придуманы внутри чего-то цельного. Вышли из зоопарка, точнее, он распространился повсюду, а какой же он в таком случае зоопарк? Разумеется, все составляющие называются как-то, но название не сообщает ничего, то есть ничего не означает. Какой-то единичный оттенок вкуса, вполне равный разовым чувствам или мыслям: вокруг множество каких-то таких же штук, разнящихся на вкус, неисчислимых, вот уж новость.

Значит, со зверями в мозгу так же: они имеют там какой-то вид, но их все больше, очередные ощущения и их склейки производят умопомрачительно непостижимые гибриды, хотя бы в том, что касается их облика. А все они отчетливо отдельные, со своими неведомыми жизнями, возникают после каждого жеста, осознания, контакта, связи. Кто ж их рисует и почему они именно такие, но так и должно быть, ведь и природа производит такое, что хотелось бы узнать имена авторов, а если учесть и глубоководных тварей… Все это производится и производится механизмом, не имеющим отношения к производимому, вовсе не заботящимся о чувствах самих тварей. Вот и к нам механизм не имеет отношения, он просто это зачем-то делает, а мозговая фауна не имеет отношения к человеку. И тем более не имеет, чем точнее он ее увидит. Механизм показывает кино со зверушками. Тучи новых существ выходят на волю, перетекают одно в другое, будто в человеке и нет ничего, кроме этого зоопарка. Он тоже не имеет к тебе отношения, так что пусть они разбегаются куда хотят, новые появятся – один не останешься никогда. Красиво тут все устроено, вот что.

Автовокзал Вильнюса – и эта история закончена. Дальше будет следующий автобус, то есть следующая жизнь, пусть даже рейс той же фирмы и место в нем оказалось ровно таким же. Тот человек куда-то уже ушел. Собственно, конечная. Придет он на рейс в Таллин или нет, неважно. Это другая история.

Зато здесь уже вокруг ходит какой-то зверь не зверь – так, зверушка, и его контуры приблизительно переминаются в воздухе. Барашек, видимо, кто же еще мог сейчас появиться тут. В начинающем постепенно темнеть воздухе, только безо всяких красот: никакого золотого меха, никакого серебряного сердца на пурпуре и сапфировых глаз – здесь не центр Вильнюса, а автовокзал, возле железнодорожного. Беляши в ларьке почему-то дороже, чем на вокзале в Риге, 90 к 60 в евроцентах, а размер примерно тот же. На треть съедобнее, что ли?