Голубые родники - [57]
Бой за большую химию продолжается — сейчас строится вторая очередь комбината. Бой напряженный, иногда с горькими утратами, без которых, наверное, не обойтись в таком деле. Я видел у комбината обелиск с красной звездой, как на могиле солдата. Вадим Якуба… Нет в городе человека, который не знал бы о его подвиге.
Он приехал в Волгодонск прямо со студенческой скамьи. Уже шел монтаж оборудования, а строители не успевали укладывать бетон, и Вадим сутками пропадал на стройке. И без того нетерпеливые, ребята подгоняли время, чтобы быстрее пустить комбинат. Они поставили раскладушки прямо в цехе, был какой-то запас консервов. И это не было позерством: время торопило. Над Вадимом добродушно шутили: спит без отрыва от производства. 18 декабря 1958 года комбинат дал первую продукцию. И тогда Вадим показал, чего стоит он как инженер. Вместе с Николаем Ржевским и Владимиром Тягуном упростил разработанную в ФРГ технологию дистилляции жирных кислот, сэкономил комбинату большие деньги. У него было семь авторских свидетельств на изобретения. Пиджак, застегнутый через пуговицу, перекошенный ворот рубашки — таким запомнили его, с лирическим беспорядком во внешности, красивым, неуемным парнем. В двадцать семь лет главный инженер комплекса жирных кислот — это что-нибудь значит. Впрочем, у волгодонцев вообще средний возраст — тридцать лет.
Подвиг Вадима стал почти легендой. Когда комбинат набрал высокие темпы, вдруг вышла из строя одна из ректификационных колонн, нужно было останавливать весь цех. А что, если ремонтировать на ходу, как иногда металлурги исправляют свои печи? На это никто не мог точно ответить, потому что не было еще опыта. И тогда Вадим принял смелое решение: под личную ответственность отослал рабочих подальше от опасной зоны и остался с ремонтниками. А у них, как нарочно, не ладилось: заклинилась крышка. Взялся помочь, попробовал сам закрыть, и вдруг огненная стрела, вырвавшись сквозь щель, пронзила его. Нейлоновая рубашка тут же свернулась в обугленные капли. Вадим сам пошел к медпункту, показывая ребятам, что ничего особенного не случилось. А потом… Потом чуть ли не весь город переживал у больницы, знакомые и незнакомые ребята и девушки наперебой предлагали кровь и кожу для пересадки. Друзья дежурили в больнице. Врачи пытались сделать все, чтобы спасти его, и сам он мужественно боролся за жизнь.
Хоронил Вадима весь Волгодонск. Он навечно остался в списках работников комбината. И еще три фамилии Якубов появилось в этих списках. Они не однофамильцы Вадима — три его родных брата приехали в Волгодонск, чтобы заменить погибшего на посту. Валентин Якуба начинал простым рабочим, сейчас — сотрудник Научно-исследовательского института синтетических жирозаменителей (есть уже такой филиал института в городе). Вячеслав Якуба приехал в Волгодонск с дипломом того же Харьковского политехнического института, который оканчивал и Вадим. Сейчас он начальник смены. Николай Якуба окончил школу и тоже приехал в Волгодонск, работает слесарем. Четыре жизни слились в одну судьбу, сделали фамильным ведущий цех комбината.
Волгодонск — город особенный, весь он живет завтрашним днем, и само слово «строитель» произносят здесь с уважением. Строится не только вторая очередь химического комбината, но еще и заводы газовой аппаратуры, трансформаторный, средств автоматизации и дорожного машиностроения, железобетонный комбинат. А кроме того, и мясокомбинат, консервный завод, рыбный холодильник. Проектируется камвольный комбинат. В 1951 году, когда закладывался поселок для портовиков, было здесь две тысячи жителей, а сейчас — двадцать пять. С уважением смотрят люди вслед парням и девчатам в рабочих комбинезонах, припорошенных мелом и алебастром. Это — хозяева юного города.
Те, кто живут в этом городе, подстать морю. «Море для смелых», — назвал свою книгу о молодых строителях города писатель Борис Изюмский, поселившийся в Волгодонске. Наверное, не случайно Юрий Гагарин называл Изюмского одним из любимых своих писателей.
А не много ли похвал расточаю я Волгодонску? Нет, город этого заслуживает. Трудом и делами своих жителей — людей по-настоящему творческих, ищущих, мыслящих. За полтора десятилетия он далеко шагнул в степь и сейчас еще продолжает свой широкий шаг.
Орлиная степь
Родимая степь под низким донским небом! Вилюжины балок, суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим, гнездоватым следом конского копыта, курганы, в мудром молчании берегущие зарытую казачью славу… Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, нержавеющей кровью, политая, степь…
Михаил Шолохов
Орлиная степь… Так называли ее и до Волго-Дона, и в далекую старину. Широкая, спокойная, бесконечная. Бугрятся рыжими шапками скифские и половецкие курганы, шумят желтой кугой пересыхающие озера, глядят бельмами солончаки, и вдруг, посреди степи, прямо под солнцем, в стороне от человеческого жилья, — скрюченная ветрами, изломанная яблонька-дичок… Может, орел занес в клюве сюда семечко? Или путник, спешивший по бездорожью? Вот проросло же, встало над степью и не пугается ни каленого солнца, ни пыльных бурь. Выросло, выстояло, неприкаянное, наперекор стихии…
