«Голубые Орхидеи» - [9]

На четвертый день офицер в форме КГБ доставил им сообщение. Как только он ушел, Надя развернула сложенную бумагу и прочла: «Позвоните мне по возвращении в Москву, так как у меня есть для вас работа, которая, как мне кажется, понравится вам, и вы сможете применить свое знание иностранных языков. Прилагаю билеты на поезд для вас и вашей дочери. Майор Владимир Осипович Петров».

Она уставилась на неразборчивый почерк, который почти невозможно было разобрать, и сердце ее заколотилось от ужаса. Эта записка делала все предельно ясным. Он намерен найти ей работу и заставить ее чувствовать себя обязанной. Он рассчитывает, что она станет его любовницей. Да, такова судьба одиноких женщин.

Она перечитала послание. «Применить свое знание языков…» Это, наверное, быть переводчиком, возможно для работы с иностранными туристами, и, если ей фантастически повезет, с привилегией путешествовать. Путешествовать. Мозг ее заработал. Казалось, впервые появился маленький проблеск надежды.

— Мама, в чем дело? Что в письме? — спросила Валя, отвлекая ее от беспорядочных мыслей.

— Здесь говорится… ну, говорится… — голос Нади прервался, когда ее взгляд упал на присланные Петровым билеты. — Да, здесь говорится, что он даст мне работу.

В другом поезде Петров и его новый «сын» Михаил тащились по окрестностям Москвы. Цвет воздуха изменился и казался теперь более серым, небо над головой заполнилось тяжелыми снеговыми облаками.

В противоположность хмурому московскому дню Петров пребывал в превосходном настроении. У него есть сын! Он не сомневался, что его жена Ирина, бездетная после нескольких выкидышей, будет счастлива. Его сын… их сын… поступит в военную академию. Он смышленый, уже достаточно высокий для своего возраста, а когда вырастет, возможно, достигнет метра восьмидесяти, а то и выше. Прекрасный экземпляр с точки зрения физиологии. Да, относительно этого нет никаких вопросов! И упрямый. Этим качеством Петров восхищался, даже когда оно досаждало. К счастью, сейчас, с загипсованной во всю длину ногой, Миша едва ли мог от него убежать.

Мальчик все еще пребывал в глубоком горе и почти не разговаривал с тех пор, как они покинули Тбилиси, ничего не ел, а только пил, и то, когда его заставляли. Лицо Миши осунулось, и тени пролегли под глазами. Однажды, во сне, он кричал и звал свою сестру-двойняшку.

— Миша, — сказал Петров, протягивая ему пакет с горячими пончиками и апельсинами, которые купил на станции, — настоящий деликатес. — Пожалуйста, сынок. Пожалуйста, съешь что-нибудь.

Михаил голодно вдохнул запах фруктов, но не шелохнулся.

Приближаясь к Подольску, поезд замедлил ход. Петров увидел на платформе женщину с корзинкой, в которой копошились три или четыре нечистокровных борзых щенка. Он импульсивно встал и сказал Михаилу, что сейчас вернется.

На платформе ему пришлось проталкиваться сквозь толпу встречающих и провожающих, которые обменивались друг с другом типичными для русских крепкими объятиями и поцелуями. Уже на бегу извлекал из кармана деньги.

— Я хочу купить этих щенков, — отрывисто бросил он женщине. — Всех.

Он сунул десять рублей ей в руку и взял корзину. Шестинедельные щенки были хорошо откормленными. Когда он взял в руки корзину, самый крупный из них открыл глаза и издал резкий короткий лай. Петров со своей драгоценной ношей поспешил к вагону.

Войдя в купе, он вывалил содержимое корзины Мише на колени. Щенки завозились, повизгивая и сопя, а один из них умудрился подпрыгнуть и лизнуть Мишу в лицо. На мгновение мальчик заколебался, но, когда энергичный щенок снова лизнул его, лицо Миши смягчилось.

— Что, это для меня? — спросил тихо Миша.

— Если хочешь.

Миша ничего не ответил, но его глаза утратили прежнюю враждебность. Он поднял самого толстого щенка и поднес к лицу, позволяя облизывать себе щеки.

Понаблюдав несколько минут, как мальчик играет со щенками, Петров удовлетворенно откинулся на сиденье. Он надеялся, что этим вечером Михаил съест не только апельсины, но и ужин.

Через три дня он станет разговаривать, а через месяц начнет забывать свою мать и сестру-двойняшку.

Их связь теперь разорвалась.

Навсегда.

ГЛАВА 3

— Миша! Миша! Миша! — пронзительный крик Вали прорезал воздух. Она металась и билась под тонким одеялом, пиная Надю коленями. — Михаил!

Надя привычно протянула руки, чтобы заключить дочь в объятия и успокоить.

— Валенька… моя голубка… Ничего, ничего… Это всего лишь страшный сон… постарайся снова заснуть.

— Мама!

Слезы струились по лицу Валентины. Она резко выпрямилась, пристально вглядываясь в непривычную тьму маленькой тесной, чужой комнаты, которую они вынуждены были снимать в чужой квартире многоэтажного дома.

— Мама! — всхлипывала Валя. — Миша плачет. Я видела это во сне, он такой печальный.

— Детка, детка, — вздохнула Надя.

— Мама, — прошептала во тьме девочка. Она скорчилась под одеялом. Иногда, без каких-либо видимых причин, в ее правой ноге появлялась непонятная боль.

— Что, душа моя?

— Почему мы не видели Мишу, когда он умер?

— Потому что он оказался слишком глубоко похоронен под снегом. Успокойся! Не говори об этом. Ты должна быть хорошей девочкой, прилежно заниматься и учиться у меня говорить по-английски и по-французски.