«Голубые Орхидеи» - [54]

— Ты не можешь! — воскликнул он. — Она слишком слаба для такой работы!

— У балерины ноги, как железные, — фыркнул отец. — Ей это понравится, а если она раздвинет ноги перед бригадиром… Что ж, это ей тоже должно понравиться. Он крупный парень.

Михаил почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он был на грани того, чтобы снова потерять контроль над собой.

— Успокойся, — ровным голосом приказал ему отец. — Ты допустил ошибку, Михаил, большую ошибку. Ты позволил п… вторгнуться в твои мысли. Я сделал это, чтобы привести тебя в чувство. Твое будущее связано с Россией и с КГБ, а не с какой-то маленькой проституткой.

— Она не проститутка, — возразил Михаил. — Хотя ты использовал ее как шлюху, не так ли?

Он резко повернулся и вышел из кабинета.

Через три недели ему пришлось узнать правду. Рыбоперерабатывающего колхоза под названием «Гигант» не существовало. Юлия просто исчезла!

Он загнал свой гнев внутрь, сохраняя каменное выражеие лица, и отказался разговаривать с родителями, разве что односложно отвечал на их вопросы.

Он хотел отомстить Петрову за содеянное с Юлией, но не смог сделать этого. В конце концов, тот был его отцом. Ему придется обдумать все это.

Школа КГБ размещалась в нескольких четырехэтажных кирпичных зданиях в лесу, километрах в двадцати пяти от Москвы. Территория охранялась работниками КГБ в штатском, а ночью их сопровождали служебные собаки. Учащимся было запрещено открывать свои фамилии… его знали как Мишу. Окруженный двухметровой стеной с колючей проволокой, Михаил ощущал себя, как в тюрьме, узником, подписавшим самому себе приговор о пожизненном заключении.

КГБ придавало большое значение физической подготовке, и он вступил в московское «Динамо» — футбольную команду, всегда действующую с яростным желанием победить. Михаил играл с убийственной ловкостью, высвобождая свой гнев в игре. Наносить удары и жестко останавливать противника — это хоть немного помогало избавиться от давления, которое испытывает любой человек, когда против его воли из него делают по стандартному шаблону КГБ отборного убийцу.

Однажды в марте, когда стал таять снег, Петров заехал за Михаилом в школу и отвез его в Москву в Главное управление КГБ.

В кабинете Петрова пахло дорогим свежезаваренным чаем. В приемной молодая плотная женщина стучала на пишущей машинке.

— Как идут занятия? — поинтересовался отец.

— Очень хорошо, — коротко ответил Михаил.

— Мне сказали, что никогда не видели такого меткого стрелка, как ты, и что тебя боятся на боксерском ринге, — смеясь, добавил Петров. Сегодня он казался веселым, как будто совершенно забыл их ссору из-за Юлии. — Может, нам следует послать тебя в Америку, чтобы сразиться с Мухаммедом Али, а? — Он засмеялся собственной шутке. Михаил стоял неподвижно и не отвечал.

— М-м-м, — промычал Петров, смех его замер. — Мне кажется, тебе необходим небольшой урок. Я организовал для тебя специальную демонстрацию — она поможет тебе отточить технику и даст преимущество над твоими сокурсниками.

— Мне не нужны преимущества перед ними.

— Не будь дураком. Когда ты закончишь учебу, то станешь одним из тридцати тысяч агентов КГБ, разбросанных по миру. Тебе необходимо выделиться из общей массы, чтобы тебя заметили. Приходи в мой кабинет завтра утром ровно в восемь. Мы посетим комнату для задержанных. Ты увидишь, как все происходит в реальной жизни.

— Что ты подразумеваешь под реальной жизнью? — Михаила поразило то, как отец произнес свои слова.

Петров кинул взгляд в окно, выходящее во двор, на мрачную кирпичную стенку с зарешеченными окнами.

— Китайский пилот был сбит в советском воздушном пространстве. Завтра мы будем допрашивать его. Уверяю тебя, это очень познавательно.

Часовые на частых контрольно-пропускных пунктах требовали предъявить их специальные пропуска, когда Петров и Михаил проходили все глубже и глубже в недра Лубянки — огромного здания, о котором большинство советских людей боялись даже думать, настолько оно было запятнано кровью и покрыто позором со времен сталинскою царства террора. В 1930-е годы она была известным истребительным центром. Тысячи, а возможно и миллионы людей из интеллигенции и вооруженных сил были расстреляны здесь.

Даже Петров молчал, пока они шли по затхлым мрачным коридорам, ведущим в лабиринт, где находились комнаты для допросов и сырые тюремные камеры.

Китайскому пленнику было года двадцать два. Худой и жилистый, с узким лицом и раскосыми черными глазами, которые, казалось, исходили ненавистью, когда они начинали допрос. Он был раздет и привязан к стулу. Его запястья, лодыжки и грудь охвачены тяжелыми металлическими кольцами. Рядом стоял переводчик с каменным лицом.

— К какой воздушной группе вы принадлежали? Какова численность группы? Вы фотографировали советские военные объекты? — продолжал снова и снова спрашивать Петров. Позвали техника, чтобы включить электрический прибор, электроды которого были присоединены к пенису и яичкам узника.

Петров издал звук, похожий на хрюканье, и повернулся к Михаилу, видимо, чтобы понаблюдать за его реакцией.

— Нет, — пробормотал Михаил, ринувшись к пытательному аппарату. Он выдернул штекер, затем толкнул ладонями в грудь техника, тот откинулся назад, слюна запузырилась у него на губах.