Голубые молнии - [41]
Надежд на что? Ручьев задумался. Действительно, на что? Он задержится тут недолго, он другого круга, другого мира, у него где-то есть Эл. При чем здесь Татьяна Кравченко, старший сержант и мастер спорта?
У них разные взгляды, чувства, мысли. Разные дороги.
Но как здорово было бы, черт возьми, чтоб эти дороги еще раз пересеклись…
Глава XI
На полосе препятствий шли занятия.
Начальник физподготовки дивизии майор Солнцев, бывший чемпион Советской Армии по борьбе, огромный, с расплющенными ушами и далеко убежавшими залысинами на тяжелой большой голове, отдавал приказания. Он старался говорить вполголоса, но его низкий, мощный бас разлетался далеко кругом.
Полоса препятствий располагалась невдалеке от ведущего в город шоссе, за редкой цепочкой деревьев, стоявших в эту позднюю осеннюю пору голыми и унылыми.
Как всегда, на шоссе остановилось несколько машин. Их пассажиры с любопытством следили за происходящим.
Пересеченное и уставленное препятствиями поле слегка блестело потускневшей, склеенной травой, кое-где схваченной инеем.
Проглядывавшая местами земля превратилась в затвердевшую после холодной ночи грязь. Низкие тучи, беременные снегом, нависли над землей. Дул неприятный, сырой ветер.
Рота выстроилась на дороге. Старший лейтенант Копылов, гулко звеня сапогами, подошел к Солнцеву и доложил:
— Товарищ гвардии майор, представляю роту для проверки физподготовки! В строю…
Солнцев махнул рукой, скомандовал «Вольно» и, подозвав к себе офицеров, что-то зашептал им. Шепот его был слышен в самых дальних рядах.
Солдаты тоже шептались.
— Слушай, Игорь. — озабоченно вопрошал Костров, делая вид, что не замечает стоявшего за его спиной Дойникова, — ты не знаешь, почему старшина сегодня утром расшумелся?
— Когда? — удивился Сосновский.
— Ну, перед столовой. Кричал: «Я этому Дойникову покажу! Я его научу! Он у меня на губе посидит!» Чего это он?
— Когда это было? — Побледневший Дойников даже нарушил строй, подавшись всем телом вперед. — Так и сказал насчет губы? Я же ничего… А что старшина говорил?..
— Уж не помню, да ты не обращай внимания… — Костров изобразил смущение, — знаешь старшину…
— Погоди. Костер… — Дойников совсем расстроился, ямочки на его щеках обмелели. — Это когда я в столовую ушел, да? А почему?..
— Вот черт дернул меня за язык! — досадовал Костров. — Не видел, что ты рядом стоишь. Плюнь ты…
— Ладно, хватит разыгрывать, — проворчал Сосновский. — ты, Костров, тоже хорош. Нашел время! Завалится Сергей на полосе из-за твоих шуток, весь взвод подведет!
— Так это ты наврал? Да? Наврал? — Лицо Дойникова медленно наливалось краской.
Костров захохотал…
— Смир-р-рна! — прокатился по полю пароходный бас майора Солнцева, — Товарищ генерал… Вольна-а!
Ладейников пришел пешком в сопровождении начальника штаба подполковника Сергеева.
Некоторое время они о чем-то говорили с офицерами. Потом началась проверка. Офицеры роты разошлись по препятствиям. На вышку поднялся замполит Якубовский.
В этот момент тучи наконец разрешились мокрым снегом. Закрывая горизонт, противно склеивая ресницы, залезая за воротник, он опускался на землю бесконечным десантом.
Лица солдат сразу стали мокрыми.
Земля начала размокать, трава превратилась в каток.
Пятерка за пятеркой поднимались на вышку: солдат за солдатом устремлялись в путь по короткой команде Якубовского.
Над полем нависла тишина, через равные промежутки времени нарушаемая автоматной очередью, хлопком детонатора.
Ладейников, заложив руки за спину, наблюдал хорошо знакомую картину.
В эти минуты он частенько вспоминал давно ушедшие военные дни. Вспоминал, как сам, сорвав зубами перчатку, поливал свинцом стрелявших в него снизу немцев.
Однажды, это было зимой, ему довелось опускаться на зенитную батарею врага. Кругом все гудело от выстрелов, взрывов. Артиллеристы, забыв об орудии и вскинув карабины, расстреливали опускавшийся на них десант.
Краем глаза Ладейников видел, как порой обвисало, превращалось в болтавшийся на ветру манекен тело товарищу как сворачивались простреленные парашюты.
Ему тогда удивительно повезло: двумя-тремя короткими точными очередями он уничтожил прислугу орудия и опустился чуть ли не на ствол.
Лежавшая сейчас перед ним учебная полоса, по которой бежали его солдаты, словно в фокусе, собрала все препятствия, все западни, все предательские неожиданности, с которыми когда-то на полях сражений сталкивался Ладейников.
Вот кузов грузовика. Был случай, когда, в последнюю секунду вскочив в отъезжавший грузовик, он только тем и спас себе жизнь.
Подрыв места. Сколько пришлось ему подрывать этих мостов, рельсов, водокачек, резервуаров с бензином… Сколько раз снимать часовых, уноситься под свист пуль на угнанных машинах, преодолевать реки и пропасти, рвы и колючую проволоку.
И каждый раз жизнь висела на волоске. Рвались снаряды, пели пули, мертвенный лунный свет осветительных бомб заливал развороченную землю, сломанные деревья, разбросанные трупы…
Ладейников не верил в то, что зовется удачей. Он слишком хорошо знал войну, чтоб верить, будто в ней уцелеет тот, кому повезет.
Нет, на войне выживали умелые и ловкие, сильные и опытные. Опыт, разумеется, приходит не сразу, а вот силу, умение, ловкость и быстроту можно нажить и в мирное время.
