Голубые молнии - [32]
Но что об этом говорить… Ты просишь прислать тебе карточку. Обязательно — просто мне хочется, чтоб на моем парашютном значке красовалась уже двузначная цифра, а не однозначная, как теперь.
Ты пишешь, что насчет перевода намечаются, кое-какие варианты. Ты не спеши. Конечно, если реально, то это не плохо, но в конце концов и здесь жить можно.
Эх, если б ты знала, какие здесь хорошие ребята!
Кстати, ма, пришли мне тот учебник, знаешь, который отец тогда из Англии, привез, мой любимый. Тут я ребятам помогаю — он мне пригодится.
И, пожалуйста, не присылай мне больше варенья — ей-богу, уже вся рота объелась, буду скоро в другую роту отдавать. И пончики. Пойми, они же сюда приходят в несъедобном виде.
Что касается свитеров, то тоже не надо. У меня их четыре штуки.
О приезде сюда пока и не думай. Я говорю серьезно. Ты должна дать мне слово, что, пока сам тебя не попрошу, не приедешь. Дай честное слово.
Ну вот и все, пожалуй. Обнимай отца.
Твой Толик.
Старик, привет!
Что-то ты не балуешь меня посланиями. Твою оду о том, как праздновали Геркино рождение, прочел с удовольствием и грустью.
Теперь это все так далеко. Здесь иная жизнь. И ты знаешь, Влад, странно, но, кажется, начинаю привыкать. Понимаешь, наверное, уж так устроен гомо сапиенс, что ко всему привыкает.
Я начинаю убеждаться, что люди, встающие в шесть утра, пробегающие ежедневно двадцать километров и съедающие горшок пшенной каши, чувствуют себя не хуже, чем дрыхнущие до полудня, передвигающиеся в индзапорожцах и поглощающие «табака» в «Арагви» на берегу улицы Горького.
Не спорю, гложет порой тоска по нашему веселому житью, но, честно говоря, не могу сказать, чтоб я здесь пожирнел, подурнел, поглупел. Нахожусь в полной форме, загорел на семи ветрах.
И кое-чему научился.
Ты спрашивал в прошлом, письме, как «это выглядит» — прыгать с парашютом.
Выглядит.
Конечно, для тебя это равносильно космическому полету. Ну, а уж для бывалого рубаки Ручьева, прошу прощения, так сказать, обычное дело.
Взлетел, прыгнул, приземлился. Раз-два — и никаких переживаний. Главное, чтоб под ногами не было банановой кожуры — можно поскользнуться.
Как там Эл? Вообще-то она пишет. Но мне интересны твои данные.
Скоро пришлю тебе свой портрет с дарственной надписью. Храни на память — в старости сможешь продать за большие деньги. Представляешь: «Генералиссимус Ручьев ранней поры».
Ну ладно, старик, зовет труба, трубит труба. Переключаюсь на дальнейший распорядок дня.
Пиши, не забывай. Звякни моей ма, хитро выясни, не собирается ли она совершить ко мне сюда вояж. Если да, любым способом отговори.
Т.
Глава IX
Татьяна была в ярости. Русые волосы, на этот раз не заплетенные в косу, спутались и все время лезли на глаза, что еще больше раздражало ее. Щеки, и без того отнюдь не бледные, пылали.
— Честное слово, последний раз с вами иду! Сто раз зарекалась. Но это уж последний! Ну что вы за люди!.. Двадцать три часа в день заняты службой, час отдыхаете. Так и в этот час о чем говорят? О службе!
Своей быстрой, энергичной походкой она шла вечерними, уже осенними улицами города, рубила воздух рукой.
Ее спутники — Копылов и Васнецов — еле поспевали за ней. То один, то другой периодически открывал рот, пытаясь возразить, но тут же умолкал под градом упреков.
— Нет, серьезно! Ну какой мне смысл ходить с вами куда-нибудь? Да и зачем я вам нужна? Мы встретились во сколько, — она поднесла к глазам руку с большими мужскими часами, — в шесть? Да? А сейчас одиннадцать. Гуляли. В кафе были. Фильм смотрели. Так что, веселились? Ничего подобного — господа офицеры провели насыщенное служебное совещание. Тема: воспитание солдата личным примером…
— Погоди, Таня, — прорвался наконец Васнецов.
— …Я не права? Нет? Хочешь, перескажу все ваши разговоры? У меня память дай бог! Солдата вы можете воспитывать личным примером в любой области. Только, ради бога, не учите его проводить свободное время. Не получится…
— Да погоди ты…
Но Таня только отмахнулась.
— Хорошо, еще втроем ходим. Пока вы стратегией занимаетесь, я фасоны платьев обдумываю. Пойдешь с любым из вас вдвоем, через пять минут сбежишь.
— А ты попробуй! Распиши дежурства. Одно воскресенье с ним, одно со мной. — Копылов завладел разговором, но ненадолго.
— Я так и ждала! С тобой вдвоем пойдешь, тут же начнутся разговоры о любви. «Таня, выходи за меня замуж», «Таня, не могу без тебя жить», «И зачем ты только этого сухаря Васнецова вечно с нами таскаешь?» Нет уж!
Копылов, красный как рак, возмущенно фыркал: «Да когда… Ну знаешь!..» — только и можно было разобрать.
Васнецов переводил подозрительный взгляд с Копылова на Таню и обратно, а сама Таня продолжала говорить, устремив на друзей невинный взгляд:
— Ты не обижайся, Володя, но помнишь, когда ты последний раз объяснялся мне в любви, ну, еще радовался, говорил: «Слава богу, этого зануды Васнецова нет». Ты что, забыл? Вспомни, что я тебе сказала? «Не надо, Володя, — я сказала, — давай дружить. Буду тебе как сестра». Помнишь? И поцеловала тебя в лоб.
Шаги их гулко разносились по пустой улице, окаймленной старыми, погрустневшими в ожидании осени платанами.
