Голубые молнии - [10]

Палатки стояли ровными рядами, перед каждым рядом возвышался щиток с боевым листком. Метрах в ста располагались летние классы, похожие на беседки в детских садах — у каждой группы своя.

Только таблицы с изображением танков, самолетов, орудий, висевшие в этих беседках, говорили о том, что занимаются здесь не малыши, и делами совсем не детскими.

Ручьев, Дойников, Костров, Сосновский. Хворост и Щукин попали в одно отделение и жили в одной палатке. Командиром отделения временно — до конца пребывания в карантине — назначили Сосновского, Когда ему сообщили об этом, он сказал «есть». А вернувшись в палатку, внимательно посмотрел в глаза товарищам. И всем стало ясно, что он начальник.

Свой авторитет Сосновский укрепил в тот же день с помощью несколько необычного педагогического приема. Около девяти вечера, в личное время, в палатку заглянул Хворост и, хитро подмигнув, высунул из кармана головку зеленоватой бутылки.

Сосновский молча и понимающе кивнул и указал глазами в сторону кустарника на другой стороне оврага.

Так же молча он направился туда, а за ним с минутным интервалом в целях конспирации проследовали Хворост, Костров и Щукин.

Забравшись в кустарник, все уселись по-турецки, в кружок. Потирая руки, Хворост достал бутылку, подкинул на руке.

— Погоди, — тихо сказал Сосновский, — дай-ка сюда. Не знаешь, как с ней обращаться.

— Я не знаю? — Хворост был возмущен. — Да я…

— Дай, покажу, — потребовал Сосновский, чуть-чуть повысив голос, и, когда Хворост нехотя протянул ему бутылку, резким и коротким движением разбил ее о камень. — Вот так с ней обращаются, — сказал он опять очень тихо. — Ясно? По крайней мере, на все время, что мы здесь. Вопросы есть?

И он обвел своих потрясенных товарищей спокойным, внимательным взглядом.

Потом встал и неторопливо пошел обратно в лагерь. Первым нарушил молчание Костров.

— Выпили, — констатировал он с явным злорадством, непонятно к кому относившимся.

— Ну ладно, ну погоди… — бормотал Хворост, — ничего, ничего…

Щукин только махнул рукой.

Утром Ручьев, засунув руки в карманы, стоял перед боевым листком и с улыбкой невыразимого, как ему казалось, презрения читал бичующие сатирические строки:

Ручьев что днем, что ночью руки

В карманы убирает,

А как услышит ложек звуки,

Их тут же вынимает.

Под обличительным четверостишием был изображен солдат с четырьмя руками — две были глубоко засунуты в карманы, а две жадно хватали ложки и дымящиеся котелки.

— Поэт… Бальмонт… — вложив в эти слова всю иронию, на какую был способен, громко произнес Ручьев и оглянулся. Но заряд пропал даром: поблизости никого не было.

— Взвод, выходи строиться! — раздалась громкая команда.

И Ручьев, выпростав руки из карманов, побежал к месту построения.

На следующий день была экскурсия. Старший лейтенант Копылов намерен был в соответствии с традицией провести своих подопечных по расположению части, все показать, объяснить. Пока в общих чертах.

Современный военный городок, в котором квартирует дивизия, это целый город. И совершить по его расположению экскурсию дело крайне увлекательное.

— Это гостиница, — кивком головы Копылов указал на аккуратное двухэтажное здание, расположенное у ворот.

— Для кого? — раздался из рядов чей-то голос.

— Для твоей девушки, — ответил Копылов. Послышался смех. — Вот приедет к вам в гости девушка, или мать, или бабушка, остановится в этой гостинице. А вопросы, между прочим, будете задавать, когда скажу.

— Ясно, — раздался тот же голос.

— Спасибо, — поблагодарил Копылов под новый взрыв смеха. — Это, — продолжал он. — штаб. Там командир части, службы, дежурный по части и так далее. Там же Знамя части. Около него находится пост № 1. Его доверяют обычно лучшим солдатам части. Хотелось бы, чтобы вы тоже побывали на этом посту.

Копылов, как заправский экскурсовод, вел своих людей — ему не хватало только указки.

— Клуб. Думаю, не каждый населенный пункт может похвастаться таким.

Действительно, огромный зал, отделанный деревянными панелями, фойе, библиотека, широкие лестницы, просторные буфеты — все было настолько городским, что у Ручьева заныло сердце.

— В казарму не веду, переедете — сами познакомитесь, — продолжал Копылов. — А вот тут придется задержаться. Тут вы будете проводить немало времени. Это спортивный городок.

Некоторое время солдаты стояли молча. Спортгородок и впрямь был великолепен.

В огромном неглубоком котловане меж газонами и цветочными клумбами, на плотно утрамбованных песочных площадках стояли десятки перекладин, брусьев, помостов с наборами гирь, гантелей, штанг, гимнастические скамейки. Ввысь вздымались столбы, с перекинутых по ним балок спускались шесты и канаты. От площадки к площадке шли прямые асфальтовые дорожки. Снаряды были выкрашены белой и красной краской. И эти краски, и яркость цветов и золотого песка, и зелень травы создавали какое-то приподнятое, радостное настроение. Больше всего поражали удивительная чистота и аккуратность всех этих цветников, газонов, дорожек. Нигде ни единой бумажки, щепки, бечевочки. Казалось невероятным, что с утра до вечера посменно несколько сот человек занимаются здесь спортом.