Голубые глаза, черные волосы - [6]

Он спрашивает, зачем ей нужен черный платок. Она говорит:

— Он как черный мешок, который надевают на голову приговоренного к смерти.

Чтение книги, говорит актер, должно быть все время ровным. Как только после паузы возобновляется чтение текста, все внимание актеров должно быть приковано к нему, они должны следить за ним неотрывно, замерев на месте, так, словно за простотой слов им постепенно раскрывается некий скрытый смысл.

Актеры смотрят на героя этой истории, иногда они смотрят в зрительный зал. Время от времени они также смотрят на женщину, но это всегда не случайно.

Должно быть заметно, что большую часть времени они на нее не смотрят.

Из того, что произошло между мужчиной и женщиной, ничто не показано и не сыграно. Само чтение должно быть спектаклем.

При чтении не следует какой-либо особенной интонацией выделять те или иные слова. Никакого волнения, никаких эмоций. Никаких жестов. Лишь волнение перед открывающимся смыслом слов.

Мужчины должны быть одеты в белое. Женщина — обнажена. Мысль о том, чтобы одеть ее в черное, была оставлена.

Она говорит ему, что она из тех людей, которые по ночам гуляют по пляжу. Он слегка отступает назад, будто сомневаясь в ее словах. А потом говорит, что верит ей. Он спрашивает: кто она в то время, когда не гуляет по пляжу, вне этого дома? Когда она находится в городе, далеко отсюда, кто она?

Она закрывает лицо черным платком. Она отвечает: я писатель. Он не знает, говорит ли она это всерьез. Он не переспрашивает.

Они замолкают, рассеянно слушая наступившую тишину. Спрашивают друг друга, не ожидая ответа. Говорят сами с собой. Он ждет, когда она заговорит. Ему нравится ее голос, он говорит ей об этом, он не всегда прислушивается к тому, что говорят, но ее голос он слушает всегда. Именно из-за голоса он попросил ее приходить к нему.

Она говорит, что однажды напишет книгу об этой комнате, об этом доме, который кажется ей абсурдным, нежилым, адским местом, сценой закрытого театра. Он говорит, что убрал мебель, стулья, кровать и все свои вещи, так как опасался, не зная ее, что она может что-нибудь украсть. Он говорит, что теперь все не так, но он все время боится, что она уйдет, пока он спит. Закрывшись здесь с ней, он не чувствует себя полностью отделенным от него, от любовника с голубыми глазами и черными волосами. Он думает, что именно в этой комнате с театральным освещением нужно искать начало этой любви, гораздо раньше, чем появилась эта женщина, в те времена, когда он ребенком проводил здесь каждое лето, терпя это как наказание. Он ничего не поясняет.

В комнате совсем тихо, не слышно звука ни со стороны дорог, ни со стороны города, ни с моря. Черная, прозрачная ночь близится к концу, луна исчезла. Им страшно. Опустив глаза, он слушает это пугающее безмолвие. Он говорит, что в это время море еще неподвижно, но воды прилива уже начинают объединяться, море скоро поднимется, но в темноте этого никто не заметит. Жаль, что люди никогда не видят подобных вещей.

Она смотрит, как он говорит, широко раскрыв глаза и прячась в тени. Он не видит ее, по-прежнему глядя в пол. Она просит его закрыть глаза, как если бы он ослеп, и вспомнить о ней, о ее лице.

Он закрывает глаза. Сильно и надолго зажмурившись, как сделал бы это ребенок. Потом открывает их, говорит ей:

— Как только я закрываю глаза, я вижу кого-то другого, кого я не знаю.

Они избегают смотреть друг на друга. Она говорит: я здесь, перед вами, а вы не видите меня, от этого становится страшно.

Он начинает говорить быстро, чтобы прогнать страх. Он говорит, что так всегда происходит в этот час ночи, когда море меняется, что вскоре даже прогулки по пляжу прекратятся, и тогда они останутся единственными живыми существами в этой части города. Она говорит, что нет, дело не в этом.

Проходит много времени, прежде чем они снова заговаривают. Она сидит перед ним. Черный платок не закрывает ее лица. Он не поднимает на нее глаз.

Они долго сидят не двигаясь. Потом она оставляет его, уходит из-под света и идет к стене. Он просит ее рассказать о ночных прогулках по берегу, он ничего о них не знает, он приехал сюда совсем недавно. Она говорит, что там тайком собираются люди, желающие предаться любовным утехам, не зная, не любя, не видя друг друга. Они приходят из города и прибрежных отелей. Он спрашивает, есть ли среди них женщины. Она говорит, что есть и женщины, и дети, и собаки, и сумасшедшие.

Он говорит:

— Солнце встало прямо из моря.

Пятно света появилось из-под двери комнаты, будто чья-то рука. Несколько секунд оно дрожит у самого пола, на каменной стене. Затем внезапно исчезает, оторвавшись от стены на свойственной свету скорости. Он говорит:

— Солнце прошло, оно было здесь и исчезло. Мы видели его столько, сколько видят его преступники в тюрьмах.

Она вновь закрывает лицо черным платком. Он больше не видит ни ее взгляда, ни ее лица. Она чуть всхлипывает. Она говорит, это не страшно, просто волнение. Сначала он не верит ей, он переспрашивает: волнение? Потом повторяет, чтобы еще раз самому произнести это слово, уже ни о чем не спрашивая: волнение.

Должно быть, она заснула гораздо позже. Солнце уже было высоко в небе, а она еще не спала. Он тоже уснул, и так глубоко, что не слышал, как она ушла. Когда он проснулся, ее уже не было.