Голубые эшелоны - [118]

— Что такое? — спрашиваем.

— Куриная смерть! — выкрикнул один.

— Гайдамаки. Курень смерти, — пояснил другой. — Обложили казармы!

Когда мы прискакали к баракам, наши солдаты уже выносили из помещения оружие и сердито швыряли его к ногам казаков в серых папахах с синими шлыками. С двух сторон на казарму были нацелены пулеметы.

К командирам гайдамаки отнеслись снисходительнее: оставили нам сабли и револьверы, но батарею их сотник С обвислыми усами властно приказал расформировать.

— Через два дня чтоб вашего духу тут не было! — И презрительно добавил: — Защитники царя и отечества! А кто хочет, может присоединиться к нам — казакам!

Таких в батарее не нашлось, и через два дня бараки опустели. А еще спустя два-три дня выехали к себе на родину и командиры. Подгоняло наступление частей Красной Армии с севера.

Когда собрался наконец и Петро Тиша, поезд был забит битком. Насилу втиснул свою жену в тамбур, а для него самого уже не нашлось места, и он вынужден был ехать, несмотря на лютый мороз, на буферах.

Только после Харькова удалось не только влезть в вагон, а даже усесться возле окна. Хотя на Тише была еще шинель, но золотые погоны он уже снял. На память оставался только браунинг, да и тот был ни к чему.

На первой же большой станции после Харькова в их вагон вбежали матросы. И сразу послышалась ругань, выкрики. Кого-то повели по перрону.

Петро Тиша не собирался поддерживать оружием престол Николая II, но и расставаться ни с того ни с сего с браунингом не хотелось. За окном возились с чем-то дивчата. Он опустил окно и передал им браунинг.

— Пускай пока что у вас побудет!

Девушка, стоявшая с ведром, нисколько не удивилась. Взяла револьвер, положила на дно ведерка и прикрыла тряпкой.

Жене Петра, должно быть, уже представлялось, что матросы сейчас заберут ее мужа, — сидела перепуганная, растерянная. Он тоже нахмурился.

— Оружие! — крикнул матрос в пулеметных лентах крест-накрест.

Тиша еще больше нахмурился: матрос тыкал в него винтовкой.

— Ступайте к черту! — проговорил сердито. — Уже отобрали.

Так оно и было: шашку и наган пришлось сдать еще в Конотопе. Матрос поверил и пошел дальше.

Когда в вагоне снова установилась тишина, Петро кивнул дивчатам, и они, не сказав ни слова, вернули ему браунинг.

На следующий день Тиша был уже дома. Отец и радовался и горевал.

— Спрячь ты свою пушку. Шарят по всем хатам, и хоть бы кто путящий, а то Гнат с Водопоя. Прежде такой и не пискнул бы.

— Ладно, вечером куда-нибудь под стреху засуну! — ответил Тиша.

Направляясь домой, он надеялся, что его знают и что он будет чувствовать себя обыкновенным человеком, а не ответчиком за проступки всех офицеров царской армии. И барством его никто не попрекнет, потому что нужда постоянно гостила в их дому так же, как и в соседских. Слова отца кольнули неприятно, — словно бы земляки уже зачислили его во вражеский лагерь.

Загавкал на цепи Рябко.

— Вот и пожаловали, — сказал отец, глянув в окно.

В комнату вошли двое в потертых шинелях, с таким видом, словно настигли наконец преступника.

— Давайте оружие!

От их тона и поведения — даже «здравствуй» не сказали, — Тишу словно ткнул кто-то вилами.

— Нет! — громче, чем нужно, выкрикнул он.

— Так-таки и нет? А коли найдем?

— Ищите!

Тот, что был помоложе, явно смущался, но старший, тот самый Гнат, о котором говорил отец, с угрозой сказал:

— А вы, ваше благородие, не того, не дюже. Это вам не старый режим.

— Гнат, — оскорбленный за сына, укоризненно проговорил отец, но Гнат словно и не слышал — пытливо осматривался по сторонам.

— Ищи, Наум!

Когда они вышли ни с чем из дому, перепуганный отец вопросительно уставился на сына. Тиша подошел к постели и откинул вышитое полотенце. Под ним на гвоздике висел браунинг вороненой стали.

— Ну, а если б нашли?

— Забрали бы. Завтра я сам отнесу его в комитет.

— Да они ж и были — комитет.

— А мне откуда знать? Хоть бы ордер показали.

— Должно быть, сами хотели обзавестись оружием.

Браунинг был системы «астра», в нем почему-то больше пуль шло в перекос, чем стреляло. Тиша решил было сдать его и разделаться вчистую, но в последнюю минуту жаль стало этой игрушки. Зашел в хлевушок и засунул оружие между стропилами.

События развивались с каждым днем, и то, что возникало перед Тишей, ничуть от него не зависело.

По своей специальности он мог найти службу только в Харькове. В Харькове уже была советская власть, но одновременно через Харьков передвигался на Киев гайдамацкий полк атамана Болбочана, который восстал против гетмана, но и советской власти над собой не признавал.

Петро Тиша вернулся домой и застал повестку от воинского начальника. Его призывали, как офицера, в войска гетмана. В Харькове он сам видел, как военкоматы брали на учет бывших офицеров и относились к ним не слишком благосклонно. За неявку на мобилизацию грозила суровая расправа, и ее легко могли совершить люди, под ногами у которых уже горела земля. Петро порвал повестку.

— Оставьте меня в покое. Нужен мне ваш гетман, как прошлогодний снег!

К полку, восставшему против гетмана, Тиша примкнул, когда эшелон остановился на ближней станции.

— Артиллерист?

— Командир батареи!