Голубой молоточек - [8]

Здание было новым, но в нем уже поселился дух, обычно витающий в старых перенаселенных домах. Смешение запахов, оставляемых быстро сменяющимися поколениями обитателей: пот, духи, наркотики и выпивка. Проходя коридором, я слышал доносящуюся из-за большинства дверей музыку, заглушающую человеческие голоса. Эти словно бы спорящие друг с другом отзвуки наилучшим образом отражали разнообразие обитателей дома.

Я был вынужден несколько раз постучать в дверь комнаты 304. Девушка, открывшая мне дверь казалась чуть уменьшенной копией матери. Она была более милой, но менее решительной и не слишком уверенной в себе.

— Мисс Баймеер?

— Что вам угодно?

Она уставилась на какую-то точку, находящуюся сразу за моим левым плечом. Я отклонился и глянул назад, подсознательно опасаясь удара. Но там не было никого.

— Не могу ли я войти и немного поговорить с вами, мисс?

— Мне очень жаль, но я занимаюсь медитацией...

— И на какую же тему?

— Собственно, я и сама не знаю, — она тихо засмеялась и подняла руку к виску, крутя в пальцах прядку прямых волос цвета сурового полотна. — Мне еще ничего не пришло. Понимаете, мистер, ничто не материализовалось...

Она сама, казалось, еще не материализовалась в полной мере. Светлые волосы были полупрозрачными. И вся она легко покачивалась, как занавесь на окне. Потом потеряла равновесие и тяжело оперлась на дверной косяк.

Я подхватил ее под руки и вернул в вертикальное положение. Руки ее были холодны, а сама она казалась слегка ошеломленной. Я задумался над тем, что она могла колоть, пить или вдыхать.

Обхватив за плечи, я ввел ее в комнату. Противоположные двери вели на балкон. Комната была обставлена скромно, как жилище бедняка: несколько жестких стульев, узкая железная кровать, карточный столик, несколько циновок. Единственной декоративной деталью была бабочка из красной жатой бумаги, натянутой на основу из деревянных реек. Она была величиной со свою хозяйку и свисала на шнуре с вбитого посреди потолка крюка, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

Девушка села на одну из лежащих на полу циновок и устремила взгляд на бумажную бабочку. Прикрыв ноги длинной полотняной хламидой, казалось, составлявшей весь ее гардероб, она без особого успеха попыталась принять позу лотоса.

— Это ты сделала бабочку, Дорис?

Она покачала головой.

— Нет, я не умею делать такие вещи. Это декорация с моего выпускного бала. Маме пришло в голову повесить ее здесь. Я ее ненавижу! — создавалось впечатление, что ее ломкий тихий голос не совпадает с движениями губ. — Я плохо себя чувствую...

Я опустился рядом с ней на одно колено.

— Что ты принимала?

— Только несколько таблеток от нервов. Они помогают мне медитировать. Она снова принялась возиться со своими ногами, пытаясь зафиксировать их в нужном положении. Ступни ее были грязны.

— Что это за таблетки?

— Такие красные. Только две... Все потому, что со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было. Фред говорил, что принесет мне из дому что-нибудь поесть, но, наверное, его мама ему не разрешила. Она меня не любит... хочет, чтобы Фред принадлежал ей одной, — помолчав, она добавила все тем же тихим и ласковым голосом: — Пусть провалится ко всем чертям, где ей и место.

— Но ведь у тебя самой есть мать, Дорис...

Она оставила в покое свои ступни и села, вытянув ноги и прикрыв их своей хламидой.

— Ну и что с того?

— Если тебе нужна еда или помощь, почему ты не попросишь у нее?

Она неожиданно резко затрясла головой, волосы упали ей на глаза и губы. Она подняла их резким движением обеих рук, напоминающим жест человека, снимающего резиновую маску.

— Не нужна мне такая помощь! Она хочет отнять у меня мою свободу, запереть меня и выбросить ключ! — она неуклюже поднялась на колени и ее голубые глаза оказались вровень с моими. — Вы что, шпик?

— С какой стати?

— Точно? Она мне грозилась напустить на меня шпиков. Мне очень жаль, что она до сих пор не сделала этого, я могла бы им всякого порассказать... — она кивнула головой с мстительным удовлетворением, резко двигая своим тонким подбородком.

— Что, например?

— Например, что единственное, чем они занимались всю свою жизнь — это ругань и драки! Построили себе этот огромный, холодный, мертвый дом и жрут друг друга в нем, не переставая. Или молчат...

— А по какому поводу были драки?

— По поводу какой-то Милдред в том числе... Но на самом деле они просто не любили друг друга... и жутко жалели каждый себя по этому поводу. И винили в этом меня в том числе, во всяком случае, по их поведению это было видно. Я не слишком много помню о сцене, произошедшей, когда я была еще маленькая... Только то, что они дрались надо мной... были голые и орали, будто разъяренные великаны, а я стояла между ними... И что его член торчал, такой огромный... Она взяла меня на руки, отнесла в ванную и заперла дверь на ключ, а он выломал ее плечом. Потом долго ходил с рукой на перевязи... А я, — тихо прибавила она, — с тех пор хожу с душой на перевязи...

— Таблетки тебе в этом случае не помогут.

Она зажмурила глаза и выпятила нижнюю губу, словно упрямый ребенок, готовый вот-вот расплакаться.

— Никто не просил вашего совета! Вы шпик, да? — она шумно втянула воздух носом. — От вас пахнет грязью, грязными человеческими тайнами!