Голубой дом - [41]

— Что вы предлагаете, месье Суриаль?

Этот вопрос прозвучал с замаскированной, но несомненной наглостью. «Еще одна засранка с манией величия», — раздраженно подумал он и ответил:

— Чтобы все это звучало более доходчиво.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— А стоило бы!

Кажется, он выбил ее из колеи. Он продолжал, глядя на не в упор:

— В самом низу твоей возрастной лестницы — младенцы. Выше — подростки. Еще выше — зрелые люди, берущие кредиты на двадцать лет. На самом верху — предсмертники, уже готовые окончательно свалиться с этой лестницы. А вот здесь, под ними, — те, кто переживают вторую молодость. И тебе как рекламщице именно эта группа должна быть наиболее интересна. А знаешь почему? Потому что именно они отрываются больше всех!

— Я не совсем поняла, Патрик: в ваших собственных терминах пятидесяти — шестидесятилетние — это «предсмертники» или «вторая молодость»?

Она сказала «Патрик» вместо «месье Суриаль», явно пытаясь его задобрить.

— Ты что, действительно не понимаешь? Шестидесятилетние, малышка, — это самая что ни на есть «вторая молодость»! Знаешь, почему они опережают других в развлечениях? Потому что вернулись на несколько ступенек вниз. У мужчин с помощью «Виагры» член снова стоит, у женщин с помощью ТНМ во влагалище скользко днем и ночью! У них нет проблем с кишечником, кожа на лицах натянута от пластических операций, женские груди вздымаются от силикона, они принимают DHEA, мелатонин, едят биойогурты, одеваются, как собственные внуки-студенты, сидят в Интернете. Короче, они снова молоды! И вот этого вы не хотите понять! Вы смотрите на них, как на старых развалин!

Патрик Суриаль замолчал. В горле саднило. Просто черт знает что — из-за этих желторотых так взбеситься и раскладывать все человечество по полочкам! Он попытался успокоиться, чтобы избежать приступа гипертонии, и налил себе апельсинового сока. Посмотрел на термос с блестящим нержавеющим покрытием, стоявший возле графина, и вздохнул: он бы предпочел кофе, но его кардиолог поместил этот напиток в список многочисленных запретов. Чертов возраст! Он не сказал мадемуазель Всезнайке, что представители группы «второй молодости», к сожалению, ничего не могут поделать с возрастом своих сосудов. Но что она в этом понимает — она, которая лопает картошку-фри с той же легкостью, с какой он ест соевый сыр?

Совещание наконец завершилось. Теперь он сможет спокойно заняться своими проектами. Он будет создавать клоны Всезнайки в возрасте «второй молодости»! Она еще на них насмотрится, бедняжка! Он и сам не знал, почему так агрессивно настроен против этой девчонки, в то время как его помощник уверяет, что она — отличный профессионал! Эти дипломированные умники всегда его раздражали. Может быть, в этом причина… Он зажег сигарету и вышел из зала. Курение тоже было ему запрещено, но есть же предел ограничениям! И почему бы не иметь дела с женщинами, пока он еще на этом свете?

С тех пор как Ева ему позвонила, он нервничал. Он чувствовал себя злодеем, вынужденным скрываться, и стал плохо спать. «Скажи мое имя и телефон Майе, и покончим с этим! Но… тридцать лет прошло, Ева! Все сроки истекли, разве нет?» Однако Ева была глуха ко всем его доводам. Пятнадцать лет минуло с тех пор, как они прекратили всякое общение. Ее звонок вновь пробудил в нем былую тревогу и пустил коту под хвост пять лет психоанализа. Она и сама боялась. «Надо же, — подумал он, входя в лифт, — я и забыл сообщить мадемуазель Всезнайке, какую роль играют психоаналитики в жизни людей "второй молодости"!»

Глава 27

MМАЙЯ была в кондитерском отделе Бон Марше. Толкая перед собой тележку, она думала о Морисе. Как бы ему понравилось это изобилие товаров в разноцветных упаковках, заманчиво расставленных на полках! Пьер никогда не разделял ее гурманских удовольствий. Она любила свое новое счастье, созданное из наслаждения и щедрости.

За ужином Мари и Ребекка не переставая болтали о своих каникулах. Благодаря им атмосфера была непринужденной. После того как Симон и Ольга уехали, Пьер зашел в спальню Майи. Она напомнила ему, что теперь у него есть своя квартира, но он молча начал раздеваться, в то время как она, стиснув зубы, пыталась сдержать гнев. Она стояла скрестив руки на груди, надеясь, что он все-таки уйдет. Напрасно. Майя не осмелилась устраивать скандал в первый же вечер после возвращения дочерей и с отвращением легла в постель рядом с мужем, которого давно забыла.

Сквозь сон она почувствовала, как что-то проталкивается в глубь ее влагалища, и машинально раздвинула ноги. Напор усилился. Майя не открывала глаз. Она чувствовала, как в ней нарастает желание, потом вдруг осознала, что она уже не в Сариетт. Она попыталась оттолкнуть мужа, но это ей не удалось. Она подумала о Морисе, и на нее нахлынуло чувство вины. Член Пьера проник в нее полностью. Она надавила рукой на его живот, пытаясь оттолкнуть его, но Пьер неверно истолковал этот жест и прошептал: «Да, еще!», прижимая ее к себе. Майю охватил стыд, что она испытывала удовольствие, чувствуя, как член Пьера движется внутри. Потом он перевернулся на спину, увлекая ее за собой, и Майя сверху вниз смотрела, как он кончает. Она забыла, с каким наслаждением они занимались прежде любовью. Майя застонала одновременно от угрызений совести и от подступающего оргазма, резко подаваясь взад-вперед всем телом. «Еще…» — прошептала она, думая: «Еще один, последний раз…» Во взгляде Пьера она прочитала прежнее вожделение. Этой ночью его тело казалось таким же сильным, как в былые времена.