Голубой ангел - [55]

– Как учеба? – спрашивает он наконец. Как им удалось докатиться до такого, причем после того, как Анджела призналась, что все время думает о нем?

– По большей части отвратительно. Естественно, не считая ваших семинаров. Но это вам уже известно. Самое ужасное – занятия искусством. На прошлой неделе нам дали задание вылепить какой-нибудь американский символ. Ну, все и понаделали эти вечные штампы – факелы, орлы, флаги…

Слушая быструю нервную речь Анджелы – стаккато с придыхани­ем, – Свенсон вдруг чувствует себя удивительно счастливым. Может, не он один волнуется?

– Я изобразила обед номер семь из «Макдоналдса». Получилось зашибись: кока-кола, соломинка, картошка, гамбургер – просто загляденье. А этот кретин – прошу прощения, профессор Линдер – зашелся от злости. Заявил, что для меня нет ничего святого и я хотела его лично оскорбить.

Как такой человек может преподавать искусство? Свенсон чувствует свое полное превосходство. Он своим ученикам велит нарушать прави­ла. Его их талант не пугает. Надо бы позвонить этому идиоту Линдеру, спросить, что он, собственно, вытворяет; впрочем, на самом деле его благодарить надо – на его фоне Свенсон только лучше смотрится. Зна­чит, Анджела посещает занятия по искусству. Вот за что ее отчим распла­чивается, целыми днями отсчитывая пилюли и наклеивая этикетки.

– Вы уже решили, в чем будете специализироваться? – спрашивает он. Еще один дебильный вопрос. В его бытность студентом это был наихудший способ закадрить девушку.

– У меня есть время до конца года. Пока что не знаю. Как вы считаете, я могла бы выбрать писательское мастерство?

– Безусловно да. Есть только одна проблема. Такой специализации нет.

Этот вопрос обсуждается на факультете уже много лет. Все осталь­ные преподаватели, особенно Берни, категорически против, во многом потому, что таким образом дают ему понять, как в действительности от­носятся к его так называемому предмету. Свенсон с Магдой особо не спо­рят. Они не жаждут лишней работы, не жаждут читать студенческие ро­маны.

– Да? – удивляется она – А я думала, есть. Мне вроде что-то такое обещали, когда я подавала документы. Ну, тогда не важно. Выберу что-нибудь попроще, чтобы оставалось время писать. Меня только это интересует. Вот утром встаю, и если в этот день могу писать, настроение сразу поднимается. Это такое счастье!

Свенсон помнит, как это бывает, помнит радостное волнение, пред­вкушение работы – и кажется, будто переносишься в другой мир, впада­ешь в состояние, близкое к безумию, слышишь чьи-то голоса; это пси­хоз, но психоз счастливый, умеющий обмануть свою жертву, заставить ее поверить, что гармония достижима.

Анджела постоянно елозит ногами – то скрестит их, то подберет под себя.

Она говорит:

– Самое замечательное занятие в жизни – это писать. По-моему, даже лучше секса.

Свенсон бросает на нее быстрый взгляд.

– Ну, может, и не лучше, – говорит она. И снова воцаряется тишина

– Вы знаете, какой вам нужен компьютер?

– Ни графика, ни акустика меня не интересуют. Это для фанатов видеоигр. Мне необходим большой монитор и нормальный объем памяти, чтобы не нужно было постоянно все стирать и освобождать место для романа. Я со старым намучилась.

– Вы заняли всю память? – спрашивает Свенсон.

– Пишу много, – отвечает Анджела.

Почему Свенсон не испытывает зависти? Ведь она пишет, а он – нет. Почему? Потому что он благодарен за то, что она напомнила ему, в чем смысл этого маленького путешествия. Ученик-писатель и преданный де­лу учитель работают, так сказать, сверхурочно.

До самого Берлингтона они едут в дружеском молчании, и вот Свен­сон уже въезжает на пустынную стоянку перед огромным зданием «Ком­пьютер-Сити».

– Они сегодня работают? – спрашивает Свенсон.

– А как иначе? – удивляется она.

Магазин – гигантский ангар – почти пуст, если не считать кучки продавцов в зеленой форме «Компьютер-Сити», стоящих у кассы, управляющего, орущего на парня, который везет тележку с какими-то короб­ками, нескольких покупателей, отпросившихся на обед пораньше, что­бы купить домой компьютер, и парочки старшеклассников-прогульщи­ков, зашедших поглазеть на новинки.

Свенсон еле поспевает за Анджелой, которая быстрым размашис­тым шагом идет по залу. Продавцы поднимают глаза, и перед ними мель­кают голые ноги, ключи на длинной цепочке, бьющие по бедру, черные носки, завернутые на ботинки. Интересно, за кого они принимают Свенсона? За пожилого распутника, покупающего своей панкующей по­дружке новый компьютер? Какой болван захочет возиться с девицей, от которой – за километр видно – ничего, кроме головной боли и непри­ятностей, не дождешься? Нет, наверное, подумали, что он ее папаша. Да ради бога. Свенсон вполне мог бы быть ее отцом. И вполне может поз­волить себе удовольствие, которого его лишила Руби – она предпочла забрать в университет компьютер, который был у нее со школы, лишь бы не унижаться и не просить у него новый.

К Анджеле подходит один из продавцов. Когда Свенсон их догоняет, Анджела и юноша, у которого на бирке написано «Говинд», уже углуби­лись в беседу. Парень-индиец с прыщавым дружелюбным лицом, кото­рое сейчас застыло от смущения, все пытается как-то уменьшиться в раз­мере – съежиться до Анджелиного роста. Он мечтает помочь клиенту, мечтает выполнять свою работу, а не пялиться на коротенькую юбчонку, белые ляжки, ботинки с носочками.