Голубой ангел - [21]

Естественно, зависит. Идучи по двору с Анджелой, Свенсон кожей чувствует – вот придвинься он чуть ближе, и кто-нибудь обязательно доложит: шли и держались за руки. Хорошо еще, во дворе почти никого. Повезло, что занятие закончилось раньше – в перерывах здесь не протолкнешься, и со всеми знакомыми надо здороваться. Он поднимает глаза на огромные окна корпусов Клеймора, Теккерея, Комсток-холла – интересно, кто-нибудь его заметил?

Анджела говорит:

– У вас такое бывает: представишь, что за тобой кто-то следит, и так не по себе становится? Вроде ты идешь, а в это время какой-нибудь Ли Харви Освальд берет тебя на прицел. Ну, например, некий псих, которому вы поставили низший балл, а он…

– Можете не волноваться, – усмехается Свенсон. – За мой курс оценок нет – зачет или незачет.

– Это здорово, – улыбается в ответ Анджела.

Они идут слишком медленно. Темп должен задавать Свенсон. Но ноги у него невесть отчего словно деревянные. На прошлой неделе он, пока ждал Шерри в поликлинике, прочитал статью про женщину, с которой случился удар, а началось все с того, что ей стало казаться, будто она идет сквозь толщу воды. Женщина была моложе Свенсона.

– Очень интересное было занятие, – говорит Анджела.

– Спасибо.

– Случилось чудо. Это при том, что рассказ Кортни отстойный.

Студенты не должны говорить преподавателю, что рассказ их соученика отстойный. Существует студенческая солидарность; учитель – начальник, они – подчиненные. И профессиональная (родительская) обязанность учителя – не позволять ученикам (детям) говорить друг про друга гадости.

– Ого! – говорит Свенсон.

– Вы же сами прекрасно понимаете.

– У Кортни все еще получится. – Анджела что, его коллега, с которой он обсуждает возможности ученика? Кажется, Свенсону следует ей напомнить о правилах поведения.

Но он этого не делает. И наказание настигает его – оно мчится по дорожке им навстречу. Но разве это наказание – встреча с единственной близкой ему по духу преподавательницей? Однако по какой-то непонятной причине ему совершенно не хочется сейчас общаться с Магдой.

Свенсон и Магда Мойнахен чинно, по-дружески целуются в щечку, так же как когда они встречаются за ланчем, только в присутствии Анджелы Арго это получается не совсем естественно, немного напоказ. Мол, с виду мы, может, и похожи на учителей, но вообще-то мы самые обыкновенные люди, у нас даже друзья имеются.

– У нас перерыв, – говорит Магда. – Я забыла кое-какие стихи у себя в кабинете.

Магда всегда куда-то несется впопыхах, что-то забывает. Она автор двух стихотворных сборников, имевших успех, ее бывший муж – поэт более известный, Шон Мойнахен, недавно женился снова, на юной поэтессе, подающей большие надежды, – хорошенькая девица, копия Магды двадцатилетней давности. Примерно раз в месяц Свенсон с Магдой отправляются вдвоем на ланч посудачить о юстонских сплетнях.

– А мы закончили раньше, – объясняет Свенсон. – Мы с Анджелой идем обсуждать ее роман.

– Анджела! – поворачивается к ней Магда. – Как дела?

– Добрый день! У меня все отлично, – мило улыбается Анджела.

– Как насчет ланча, Тед? – спрашивает Магда.

– Давай на следующей неделе.

– Ты мне позвони.

– Непременно. – Все обмениваются улыбками и расходятся.

– А вы занимались на… – Свенсон не знает, как спросить. Как это называлось? «Курсы для начинающих поэтов»?

– На семинаре первокурсников, – подсказывает Анджела. – Мои стихи всё испортили.

– Быть такого не может.

– Вы уж мне поверьте. Испортили. Я сочиняла дикие сексуальные вирши.

Надо будет спросить у Магды про стихи Анджелы, думает Свенсон.

– Семинар был не очень интересный, – продолжает Анджела. – Магда держалась… довольно напряженно. Мне казалось, что мои стихи ее нервируют. Так сказать… на личностном уровне.

Одно дело, когда Анджела разносит рассказ другой студентки или язвит по поводу семинаров Лорен Хили, и совсем другое – когда эта дурочка позволяет себе критиковать его лучшего, единственного в Юстоне друга. Свенсон не собирается выяснять, что за сексуальные стихи писала Анджела, из-за которых Магда нервничала «на личностном уровне». К тому же он вынужден признать, что инфантильная часть его души очень довольна. Всегда хочется, чтобы тебя студенты любили больше, чем других преподавателей.

У входа в Матер-холл Свенсон говорит:

– Идите наверх. Я заберу почту и вас догоню.

У него нет ни малейшего желания подниматься на четвертый этаж, лицезрея перед собой ее попку. Почтовый ящик любезно предоставляет в распоряжение Свенсона несколько ярких рекламок, которыми он и помахивает Анджеле, смотрящей на него сверху. Она отходит в сторонку, давая ему отпереть дверь, и при входе даже, кажется, не споткнулась. На сей раз она сразу усаживается в кресло и умудряется изобразить подобие йоговской позы, которая, по-видимому, необходима ей для душевного равновесия. Свенсон долго роется в портфеле, но тревога оказывается ложной, и он в конце концов вытаскивает оранжевый конверт, который протягивает Анджеле.

– Как я понимаю, вы получили мое сообщение, – говорит он.

– Я даже запись в автоответчике не стерла, – отвечает Анджела. – Тыщу раз ее слушала. Ой, мамочки! Что я несу? Давайте сделаем вид, что я этого не говорила. А надо было вам отзвонить? Знаете, я была ужасно смущена. Боялась, вы решите, будто я хочу, чтобы вы похвалили меня еще раз.