Голубое молчание - [32]

НАТАША (жест в его сторону): Пш-ш-ш!… (Кузьмич уходит).

БОРИС: Наташ, я новую сетку для волейбола привез. И ракетки для тенниса. Шик-модерн!

НАТАША: Ой, покажи!

БОРИС: Идем! (оба уходят через веранду).

ШИРОКОВ (вдогонку): Огоньки, не задерживайтесь. Сейчас за стол (уходит в кухню).

(Входит на костылях Алеша. Подходит к фотографиям и долго их рассматривает, потом — к столу, налил из графина водки, выпил. Налил еще, с трудом донес рюмку до пианино и поставил на крышку. Сел и, склонив голову, одним пальцем стал что-то наигрывать. Через сцену прошла Вера с кувшином, налила воды в вазу с сиренью).

ВЕРА (тихо): Алексей Федорович, вы давеча рассердились на меня. А за что? Я хотела, как лучше…

АЛЕША: Отстань, Вера.

ВЕРА (огорченно): Ну, вот, всегда так: отстань, да отстань. (Уходит; входит Широков).

ШИРОКОВ (тихо): Алеша…

АЛЕША (не поворачиваясь): Что?

ШИРОКОВ: Ты опять пьешь, Алеша? (Берет рюмку с пианино и выплескивает. Садится в кресло. Закуривает). Ведь ты же знаешь, Алеша, что алкоголь для тебя — яд. Это задерживает выздоровление. И если ты будешь пить — нога твоя никогда не заживет.

АЛЕША: Она и так не заживет.

ШИРОКОВ: Глупости! Профессор Анисимов сказал…

АЛЕША (перебивая): Отец… (Пауза) Отец… Я не поправлюсь. Я навсегда останусь хромым.

ШИРОКОВ: Алеша, слушай, что я тебе скажу…

АЛЕША (настойчиво): Я останусь хромым! И я это знаю, и ты это знаешь… (кладет голову на вцепившиеся в крышку пианино руки, пауза) И какая разница: пью я или не пью?

ШИРОКОВ: Какую ты чепуху, повторяю, несешь: Есть разница или нет разницы?… Да знаешь ли ты, что если бы ты не пил, ты давно уже был бы здоровым и выбросил костыли… (пауза). Ты думаешь нам с матерью легко на тебя смотреть? Ты думаешь, брат твой и сестра твоя о тебе не думают? Ты думаешь жена твоя…

АЛЕША (перебивая): Не думает.

ШИРОКОВ (как бы не замечая его реплики): И если человек сам себе не хочет помочь, то другие ничего не могут сделать. Тут брат никакие профессора…

Пауза.

АЛЕША (продолжает стучать одним пальцем по клавишам).

ШИРОКОВ: Алеша, ты умный, интеллигентный человек. Бог наградил тебя всем. Я тебе, прямо, Алешка, скажу: ты самый талантливый из ребят. Рисуешь, поешь, играешь, шахматист, стихи пишешь. А в детстве! Чем ты только не увлекался в детстве: бабочек коллекционировал, на охоту с дядей Колей ходил, на лыжах…

АЛЕША: Ходил… На лыжах ходил… в прошедшем времени. Знаешь, отец, о ком еще всегда говорят в прошедшем времени: о мертвых и о сидящих в тюрьме… Был, была, был…

ШИРОКОВ: Эх, сын! Жизнь сложна. И построена она — ну, как бы тебе сказать — полосами, что ли. Вот идет полоса счастливая, вот горькая. Потом — опять счастливая. Но никогда — запомни! — никогда не бывает ни сплошной полосы счастья, ни сплошной полосы горя. Всё, брат, закономерно. Кончится и твоя горькая полоса. Верю я в это. Крепко верю… Знаешь, я недавно ребятам сказал: не обижайтесь, любимый сын мой — Алексей. Ей-Богу, так и сказал.

АЛЕША: Вот я сейчас вспомнил… Извини, я о другом. Но ты не рассердишься?

ШИРОКОВ (настороженно): Конечно, нет. О чем? Говори!

АЛЕША: Не рассердишься?

ШИРОКОВ: Да я же сказал…

АЛЕША: Вот тогда, в сорок пятом… Ну, вот когда я налетел на мину и вылезал из горящего танка… Кстати, в первую минуту я как-то не чувствовал боли, лишь онемение какое-то… Ну, и пришла мне глупейшая мысль… нет, ты прости — глупейшая, конечно… Танк-то твоей конструкции. Вот я и подумал, что нижняя броня недостаточно прочная. Нет, ты прости, глупо, конечно. Дикая мысль — и в такую минуту…

ШИРОКОВ (прикуривая уже горящую папиросу): Да… да… ты прав… недостаточно прочная… Смотри, Лена! (с веранды входит оживленная Елена).

ЕЛЕНА (бросая сумочку па диван): Здравствуйте, папа…

ШИРОКОВ: Да, да… Здравствуй (уходит на веранду)

ЕЛЕНА (обнимая мужа): Ну, как ты? Лучше?… От тебя водкой пахнет!… Зачем это, Алеша?

АЛЕША (отстраняясь): Лена…

ЕЛЕНА: Что?

АЛЕША: Как… с кем ты приехала?

ЕЛЕНА: То есть, как это — с кем? (смеясь). С поездом в обнимку…

АЛЕША: Ах, как остроумно!

ЕЛЕНА: Да, в чем дело, наконец? Опять ты за старое…

АЛЕША: Почему ты с Борей на машине не приехала?

ЕЛЕНА: (подходя к зеркалу и поправляя волосы): Ах, вот ты о чем! Да, видишь ли, я решила навестить Четвериковых. Неудобно, знаешь, — Ляля больна, а мы по-свински не звоним, не справляемся…

АЛЕША (тихо): Да ведь ты все лжешь.

ЕЛЕНА (возмущенно бросая гребенку): Алексей! Знаешь, мне это надоело, наконец. Когда это кончится? Вечные подозрения, упреки. Ведь это же ад, а не жизнь. С тех пор…

АЛЕША (перебивая): Как я стал калекой. Дальше.

(в кухне взрыв хохота, голос Бориса: «Вера, да разве это так делается! Дай сюда!»)

ЕЛЕНА: Зачем, Алеша?… Зачем ты все время бессердечно, жестоко играешь на своем несчастьи?

АЛЕША: Комплекс урода, наверно…

ЕЛЕНА: Зачем ты всех нас держишь в постоянной, тревожной настороженности: «Ах, что Алеша! Ах, как Алеша!» Почему у тебя нет той мужественной чуткости, которая…

АЛЕША (с досадой): Оставь!

ЕЛЕНА: Ну, фронт… Ты не один…

АЛЕША (громче): Оставь!

ЕЛЕНА (горячясь): Наконец, твоя болезнь не дает тебе права мучить нас всех.

АЛЕША (кричит): Оставь, говорю!! (пауза). Право, право… Вот мое право!