Голубая ваза - [2]

- Меня? - воскликнула она радостно, - Я уже готова? Уже?

- Я ничего не знаю, дорогая, - сказала Матрона. - Не думаю, что ты уже готова, еще не прошел твой день рождения. Но они хотят тебя видеть.

Даже не обернувшись на прощание, Конни торопливо вышла из комнаты и галопом помчалась в Офис.

Люр выглядела испуганной.

- Они ее не заберут? - спросила она.

- Не думаю, дорогая. - Матрона покачала головой. Она вышла из комнаты, закрыв дверь. Воцарилась полная тишина, словно все затаили дыхание. Те, кто играл, отложили свои игры. Те, кто лежал, сели. Они напряженно ждали на постелях, в два ряда, всех размеров, форм, цветов, от пяти до пятнадцати.

Двадцать девочек смотрели из окон на запад, где пламенело уходящее солнце, слепившее их. Землю, дом, окна, дегей. воздух потряс взрыв. Корабль выпрыгнул вверх и исчез в вышине.

Постепенно они возвращались к играм. Люр продолжала сидеть на постели Анны и, когда та наконец тоже села, коснулась ее руки мягкими пальцами:

- Мы будем друзьями, - сказала она. - Мы однолетки. Может быть, мы попадем в одну группу для брачной скамьи.

Анна отвернула лицо взглянуть на темно-голубую вазу.

- Может быть.

Девочка лет десяти медленно подошла к ним и, проходя по узкому проходу между двумя постелями, повернула голову на тонкой шее, уставившись на вазу.

- Эй, - сказала она. - Какой приятный цвет.

- Да, - согласилась Анна.

- Могу я дотронуться?

- Нет.

Девочка посмотрела на Анну со смешанным выражением насмешки и печали. Специальная, да? - спросила она.

- Она моя, - сказала Анна.

- Где? - спросил ребенок.

- Марс.

- Мой прямо здесь. Корабль взорвался при заправке. Вон там, из окна видно.

Анна закрыла глаза.

- Как ты можешь смотреть? - прошептала она.

- Предполагалось, что я буду смотреть. Зачем еще меня сюда поместили? Нас приучают ко всему. Я здесь четыре года и привыкла. Ты тоже привыкнешь. Ты считаешь: пятнадцать мужчин в каждом взлетающем корабле, один корабль каждые полчаса между рассветом и сумерками; считаешь, сколько сыновей у твоей матери, сколько сыновей будет у тебя после того, как ты два раза побываешь замужем. Это и есть привыкание.

- Ты лучше иди в постель, - сказала Люр. - Не думаю, чтобы тебе в твой первый день хотелось вести такие разговоры.

- А я даже и не помню свой первый день здесь, - ответила девочка. Она еще раз поглядела на вазу. - Да, приятный цвет. Я думаю, самый темно-голубой. - После паузы она добавила: - У меня четыре брата, и у меня будет четыре сына.

- Ладно, иди, - сказала Люр и слегка шлепнула ее. Девочка задержалась, переводя взгляд с вазы на Анну и обратно. На деревянной тумбочке стояла только ваза. Ни игрушек или картинок, ни военных медалей, как на других. У тебя что, ничего больше нет? - спросила девочка пронзительным голосом. Ни книг, ни платьев, ни медалей? Только ваза?

- Только ваза, - ответила Анна.

Девочка вернулась и сказала злым голосом:

- Тогда твоя мать в тюрьме. Она не пошла на брачную скамью, она в тюрьме, она это выбрала, и у тебя ничего нет.

Шорох прокатился по комнате, когда все обернулись, чтобы посмотреть, послушать, оценить Анну.

- В тюрьме, сама выбрала, - зашипели они. - В тюрьме, у Анны ничего нет. Кто разрешил ей оставить вазу?

Анна схватила вазу, даже в отчаяньи обращаясь с ней мягко, и держа ее между маленьких грудей, удвоила защиту. Она так сильно согнулась, что стала дышать в вазу, и с закрытыми глазами дышала осторожно, наполняя пустое черно-голубое пространство своим дыханием, которое немедленно переполняло чашу кубка и выливалось обратно через узкое горлышко.

Она могла чувствовать, как круглая форма согревается теплом ее рук, но была слишком испуганной, чтобы двигаться, и поэтому оставалась согнутой, дыша в темное отверстие и чувствуя свое дыхание, которое поднимается вверх и омывает ее лицо.

Неожиданно прозвучал гонг, и дети встали с постели, когда Матрона открывала дверь.

- Время ужинать, - сказала Люр Анне.

Анна подняла голову и села на корточки.

- Пошли, - сказала Люр. - А то останешься без ужина. Я провожу тебя.

Анна покачала головой.

Более деловым тоном, подражая живости Матроны, Люр сказала:

- Пошли. Ты должна есть, не разрешается пропускать ужин, даже в случае болезни. Ты почувствуешь себя лучше.

- Нет, - ответила Анна, - я ничего не хочу.

Мягко, ласково Люр уговаривала ее, тянула за руки.

- Анна, пожалуйста, пошли, все уже спустились в столовую.

Корабли до утра больше не будут взлетать, нечего смотреть до шести утра. Ну пожалуйста, Анна. Мы ровесницы, мы можем подружиться, я поговорю с Матроной, и мы сядем на брачную скамью вместе.

Анна открыла глаза и села прямо. У рта ее залегла жесткая складка, и уголки его побелели. - Я выбираю, - сказала она отчетливо. - Я выбираю тюрьму. Я не сяду на брачную скамью, у меня не будет сыновей, я не буду любоваться тем, как взлетают корабли, я выбираю тюремное подземелье на весь остаток жизни, как и моя мать.

Люр постепенно отстранялась от нее с отвращением, испуганно дрожа. Она отступила на несколько шагов, не сводя глаз с Анны, с вазы, которую Анна прижимала к себе, почти бесцветная в сгущающейся темноте.