Голубая мечта - [23]

Но вдруг Калачушкин додумается позвонить управляющему, чтобы со страху еще раз объяснить, заверить его, и ляпнет об их разговоре?.. При мысли об этом Дробанюк подхватывается с кресла и снова бросается в телефонную будку — надо срочно связаться с управляющим, упредить нежелательное развитие событий.

— Это ты, Константин Павлович? — благожелательно откликается тот. Значит, он в духе, и это ободряет Дробанюка.

— Да вот, волнуюсь за судьбы производства, Геннадий Михайлович, — с явным волнением произносит Дробанюк. — Уезжая, между прочим, я настраивал Калачушкина на то, чтобы бригады укрупнить. Если план не удастся вытянуть, то хоть объемы вырвем. А это фундамент на будущее. Помните, я как-то говорил вам об этом? — с опаской произносит он эту фразу — все же риск, расчет на обычную забывчивость управляющего.

— Верно толкуешь, Константин Павлович, — отвечает тот, и Дробанюк переводит с облегчением дух: сработало! — Позавчера я был на твоих объектах. Дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Вот что значит укрупнение бригад! Хорошо, что прислушиваешься к новому, в этом — выход. И Калачушкин молодец, крутится.

— Так контролируем же, Геннадий Михайлович, — с жаром заверяет его совсем воспрянувший Дробанюк. — Каждый день по два раза звоню, утром и вечером.

— Междугородные планерки проводишь? — со смешком замечает управляющий.

— А что делать? — отвечает Дробанюк, безотрадностью тона подчеркивая весь трагизм ситуации, когда не могут обойтись без него.

— Действуй, действуй, — подбадривает тот. Затем неожиданно спрашивает — Ну, а как там у вас, в Сойках? Погода хорошая?

— Печет — как в Африке, Геннадий Михайлович! Приезжайте, тут такой пляж! Водичка в реке исключительная…

— Да вот хочешь не хочешь, а придется, — вздыхает управляющий. — С понедельника буду у вас. На целую неделю вызывают. Не вовремя, конечно, концы подчищать надо, квартальный план давит, но что поделаешь? Обязали строго-настрого.

— И правильно сделали! — убеждает Дробанюк. — План всегда давить будет, а семинары на лоне природы проводятся не так часто…

Телефонную будку он покидает в приподнятом настроении — выкрутился. Причем, со счетом один-ноль в свою пользу. А то и больше. Ведь и управляющему ситуацию подал в нужном виде, и инициативу по укрупнению бригад, перехватил вовремя…

Дробанюк выходит на свежий воздух, вытирает вспотевшую шею. Профилакторий еще в сонной послеполуденной тишине, можно бы и прилечь, но Дробанюку спать не хочется — он слишком возбужден. Хорошо бы позвонить-Кармен, размышляет он, но это опять не меньше часа надо торчать в телефонной будке. И Дробанюк решает сходить на речку, поплескаться немного, ведь за этими дурацкими телефонными переговорами и покупаться некогда. А заодно на пляже толком продумать, что в дальнейшем предпринять. Вдруг дубина Калачушкин опять встругнет что-нибудь? План он, видите ли, собрался вытянуть…

Река опять бодряще обжигает Дробанюка. Он с ходу переплывает ее, рассекая воду размашистыми, сильными взмахами рук, и, немного отдохнув на том берегу, поросшем у самой воды густыми лопухами, возвращается в том же спринтерском темпе опять. Затем с размаху по-ребячьи падает на разогретый палящим солнцем песок и, подгребая его под себя, блаженно замирает, представляя, что вскоре вот так же с ним рядом будет лежать Кармен, демонстрируя свой потрясный, как она выражается, купальник. И — никаких проблем, никакого плана, никакого Калачушкина с его дурацким укрупнением!..

Дробанюк морщится, снова возвращаясь в мыслях к тревожащей его проблеме. Может, к лучшему, что управляющий выезжает сюда, в Сойки? Это ведь развязывает руки… Кстати, завтра уже пятница, и он наверняка рванет сюда если не в конце дня, то с утра в субботу. Кому охота в такое пекло торчать в пропыленном городе?! Значит, уже завтра можно будет втолковать Калачушкину кое-какие истины. Пусть не зарывается, мил-дружок, и поскромнее ведет себя в отсутствие первого руководителя, а то ведь это очень похоже на подсиживание. При шефе у него, видите ли, ни энтузиазма, ни энергии почему-то не проявляется, а без — пожалуйста, рад стараться! Карьерист, однако!..

На следующий день Дробанюку нестерпимо хочется прямо с утра дорваться до телефона, но угроза переклички заставляет его идти на занятия. И появляется здесь он вовремя, потому что перед слушателями прямо с утра вырастает фигура зама по кадрам Виталия Кузьмича, куратора семинара, или, как его успел окрестить Ухлюпин, классной дамы. Призывая слушателей к вниманию, Виталий Кузьмич стоя громко стучит по столу ручкой.

— Усаживайтесь, товарищи, поскорее! Конечно, тяжело с утра входить в рабочий ритм, отвыкли вы тут от этого, но тем не менее… — приговаривает он, поджидая, когда слушатели займут свои места. Но те подходят и подходят, и Виталий Кузьмич осуждающе покачивает головой, оставаясь все в той же выжидающей позе. Наконец поток опаздывающих иссякает, и он, обводя изучающим взглядом зал, неутешительно кривится.

— Да, негусто опять нас…

— Так болеют же многие! — возражают ему со скамеек.

— Бедные, — делает скорбное лицо тот. — Слишком мало лекарств, наверное, захватили с собой.