Голубая бусина на медной ладони - [31]

Рамадан — праздник. Люди стараются взять отпуск на время поста, часы работы в государственных учреждениях сокращены, лавки открыты только рано утром и после вечерней молитвы. В кинотеатрах и по телевидению — специальная ночная программа, кондитеры готовят особые «рамаданные сласти», родственники и друзья обмениваются визитами, затягивающимися далеко за полночь — иной раз прямо до таравиха, последней предрассветной молитвы.

Лунные месяцы «скользящие»: рамадан может прийтись на любое время года, и когда он выпадает на лето, это настоящее испытание. Не пить в палящую жару трудно, знаю по себе, ибо провел однажды весь рамадан в пекле Хадрамаута. На глазах местных жителей, стойко переносящих пост, выпить даже глоток воды немыслимо, утолять жажду тайком — стыдно. Люди становятся молчаливыми, стараются поменьше двигаться, часто сплевывают слюну: ведь преднамеренно проглотить ее — грех! Можно вымыть руки нагретой от солнца водою, можно ополоснуть лицо, но это помогает лишь на мгновение.

Настроение меняется по мере того, как близится вечер. Скоро шесть. Мужчины деревни аль-Гуза собираются у Мечети света — стройного двухэтажного здания, сияющего белой известкой. Срок подошел, и все степенно поднимаются на крышу, где на плетеных циновках расставлено купленное в складчину угощение — красные и черные финики в деревянных мисках, пухлые просяные лепешки, в кувшинах кофе с имбирем и — главное! — чистая охлажденная вода в высоких металлических стаканах. Садятся, стараясь не глядеть на еду, и вот уже совсем рядом раздается протяжный призыв к молитве, взмывающий над темными хохолками финиковых пальм и облетающий всю деревню. Не торопясь, тянутся люди к прохладным тяжелым стаканам — сначала вода; через две-три минуты уже вспыхивает оживленный разговор, рассыпается смех, не совсем вяжущийся со священным местом ежевечернего разговения. Но длится это недолго: присутствующие встают на молитву, а потом расходятся по домам, где их уже ждет настоящая трапеза, главное блюдо которой — плов с бараниной или козлятиной. А утром все сначала.

— Что такое христианские посты? — говорит проповедник-хатыб Мечети света. — Набить брюхо можно и вареной капустой. У нас же постится всё — желудок и глаза, уши и ноздри. Наш пост трудней, а значит, правильнее. — Он выразительно жестикулирует растопыренными пальцами, а я вспоминаю изображения ладоней, выбитых на огромных камнях в ущелье рядом с аль-Гузой.

К концу рамадана чувствуется всеобщая усталость. Люди хотят вернуться к обычному течению жизни, но общей даты окончания поста, связанного с фазами луны, нет. Установить точные сроки могут только высшие мусульманские авторитеты. В разных странах они действуют по-разному. На базарах не выключают радиоприемники, светятся экраны телевизоров.

— Ну что, весть пришла? — спрашивают озабоченно. Всем важно знать: завтра еще один, последний, день рамадана или большой праздник Ид аль-фитр — ведь продукты для праздничной трапезы уже закуплены.

— Нет вести, — отвечают. — Правда, в Каире объявили, что Ид аль-фитр завтра.

— То в Каире… А у нас?

— Нет вести. Но в Сане объявили на завтра Ид аль-фитр.

— То в Сане… А у нас?

И наконец, вечерний базар облегченно вздыхает: завтра праздник!

Бедуины не всегда соблюдают пост. Если их упрекают за это, они отшучиваются: «У нас круглый год рамадан, ведь еда наша — солнце, а питье — ветер!» Многое понял я о кочевниках-арабах благодаря своему старшему другу — Абдаллаху, бедуину из иракского племени шаммар-джерба, имеющему девять братьев-бедуинов и прочую несчетную родню по восходящей и нисходящей линиям.

Я был гостем Абдаллаха у него на родине.

— Ахлян! (Добро пожаловать!) — приветствует он меня.

Мы с ним стоим у входа в знаменитый лейпцигский погребок Ауэрбаха, где происходила одна из сцен «Фауста» Гёте. Здесь Мефистофель ввел своего подопечного в компанию гуляк-студентов, спел им озорную «Блоху», извлек из досок стола фонтаны изысканных вин, обернувшихся огненными языками, и улетел вместе с Фаустом к ведьмам на гору Брокен. В память об этой истории поставлена бронзовая пара — лукавый Мефистофель в трико и задумчивый доктор Фауст в широкой мантии. Бронза черная, но левый башмак у доктора горит золотом. Мимо проходит парень в джинсах и рукавом свитера проводит по сияющему металлу.

— Добрый день, доктор Штайн, — здоровается он с Абдаллахом.

— Наш местный обычай, — объясняет тот, кивнув юноше. — Чтобы хорошо сдать экзамен, студент должен почистить башмак доктору Фаусту.

Он знает, что говорит: сам кончал Лейпцигский университет, специализируясь по этнографии народов Ближнего Востока и Северной Африки. Того, что он повидал в жизни, хватило бы не на одного человека. Ведь доктор Лотар Штайн, директор Лейпцигского музея этнографии, сын пекаря из пригородной деревеньки Мелькау, и впрямь полноправный член арабского племени, кочующего в пустынях Ирака и Сирии! Он был усыновлен бедуинами, получив новое имя Абдаллах (дословно «раб Аллаха» или просто человек) и массу новых родственников в придачу. Но произошло это не сразу.

Сначала правительство ГДР направило Штайна в Судан, чтобы пополнить коллекции Лейпцигского музея этнографии, почти целиком уничтоженные во время второй мировой войны. Потом — аспирантура в Институте имени Юлиуса Липса при Лейпцигском университете и другой университет — Багдадский; усиленные занятия арабским языком. И только после этого он отправился к бедуинам и стал своим в племени шаммар.