Головы моих возлюбленных - [77]

Я дала себе клятву никогда больше не зависеть материально от Коры, а зарабатывать на жизнь исключительно собственным трудом, причем о кражах в тот момент даже и не думала. Хотя, сопровождая группы туристов, никак не разбогатеть, но уж на покупку косметического крема вполне должно хватить.

Заснула я только под утро, и меня терзали страшные сны, провоцируемые жирной ливерной колбасой, концентрированным ароматом и ужасными впечатлениями. К этим снам присоединился пронзительный вопль, который сорвал меня с постели и обратил в бегство еще до того, как проснуться. «Бела!» – вскричал мой материнский инстинкт.

Вопль доносился из ванной. Я в рекордное время прилетела туда, я мчалась быстрее, чем в школе, когда мы бегали стометровку, после чего с размахом шлепнулась возле Коры на измазанную кремом плитку, которая была похожа на каток, и, в свою очередь, закричала от боли и ужаса.

Эмилия с Белой на руках и Йонас в подштанниках прибежали на наши крики. Они ничего не могли понять. Нас отвезли в больницу, после того как еще в ванной санитар вкатил нам по обезболивающей инъекции. Рентгеном было установлено, что Кора сломала ногу, а я руку.

В палате нас положили на соседние койки, и мы оглушали друг друга стонами. Эмилия навещала нас каждый день, а Йонас увез Белу к себе домой, с тем чтобы его мать могла наконец увидеть внука. Заливаясь слезами, он пообещал вернуть Белу через две недели. Вдобавок я хотела получить свое селадоновое блюдо. Он обещал доставить также и его.

– А сегодня я хочу вам кое-что сообщить, – сказала нам Эмилия в один из своих визитов, – как только вы поправитесь, я от вас уйду.

– Ты о чем? – спросили мы в один голос.

– Мы с Марио хотим съехаться.

Мы оторопели.

– Эмилия, ты хочешь выйти замуж? Поздравляем, поздравляем.

– Детки, ну до чего ж вы старомодные. Чтобы жить вместе, совсем не обязательно выходить замуж.

– А она права, – подумала я.

Кора спросила:

– А может, Марио согласится переехать в нашу розовую виллу?

Эмилия усомнилась:

– Не думаю, что ему захочется жить под одной крышей с тремя женщинами.

– Ты забыла про Белу и Пиппо, – сказала я.

Эмилия попросила дать ей время на размышления. Когда она ушла, я нарисовала сердце на загипсованной ноге Коры и как могла написала в центре левой рукой «Марио + Эмилия», а Кора пририсовала к надписи изящного амура. На другой день мы узнали, какие условия выдвигает Эмилия.

– Мансарду мы доведем до ума и расширим. Но вы должны мне обещать, что никогда больше не будете с одним и тем же мужчиной… – Эмилия покраснела.

Мы засмеялись и пообещали выполнить это условие. Причем пообещали совершенно искренне.

Глава 17 Перламутр

Мы с Корой ко многим обращались с вопросом, какой у них любимый цвет, и успели за это время прийти к выводу, что мужчины предпочитают уклоняться от подобных бесед, нас же считают глупыми маленькими девочками: хороший пример этому Йонас. Вот и Фридрих не желает привязывать себя к какой-то определенной краске. Он считает, что надо думать о вещах более серьезных. О матери Коры мне давно известно, что она предпочитает персиково-розовый, профессор же, к моему великому испугу, на вопрос ответил: селадоново-зеленый. Марио в ответ указал на свои коричневые штаны – земляной, начисто лишенный признаков фантазии цвет. Кора колеблется между синевой зимородка и изумрудом. Эмилия любит теплый красный цвет, воспринимая его как материнский. А для меня самый любимый цвет перламутровый. Эмилия с этим не согласна.

– Так не годится, – говорит она, – это и не цвет вовсе.

– Почему ж не цвет, – не соглашаюсь я, – напротив, перламутровый включает в себя целую палитру, все цвета радуги.

У меня есть перламутровые раковины и раковины морских улиток, изнутри покрытые загадочной глазурью, которая переливается всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками, серебристо-розовыми, как крыло бабочки или грозовые облака. Свою самую любимую раковину я отыскала не на берегу, а в сувенирной лавке. И она вовсе не из Средиземного моря, а из южных вод Тихого океана. Порой я гляжу на эту раковину и предаюсь размышлениям, ибо она представляется мне воплощением всех загадок жизни. Богиню любви Венеру художники привыкли украшать жемчугом, ибо сама она возникла из морской раковины. Вот и ухо человеческое напоминает раковину и выглядело бы много красивее, догадайся природа облить его перламутровым сиянием. Мусульмане украшают колонны на мужских могилах тюрбанами, на женских – раковинами.

Кора ехидно улыбается, когда стоит перед моей коллекцией.

Марио смастерил для меня полку. По каким-то своим подозрительным каналам он раздобыл дюжину миниатюрных колонок, о которых можно почти с полной уверенностью сказать, что прежде они составляли балюстраду какого-нибудь аристократического дома. Руджиеро – он в последнее время все чаще и чаще появляется у нас, дабы продемонстрировать Коре свою очередную новую подружку, – нарезал для меня стеклянные пластины, которые надежно покоятся на плоских срезах всех колонок. Витрина вмещает все мои сокровища, краденые и найденные, собранные и купленные.

Созерцая свою любимую раковину, я чувствую себя счастливой, поскольку так и не приняла решение в пользу какого-нибудь конкретного цвета, а выбрала всю палитру. Это многообразие видится мне символом жизненного богатства. Ну как же может художник, отказавшись от этого многообразия, сосредоточиться на черно-красно-белом!