Голова жеребца - [11]

А теперь, когда могила нашлась, старик поневоле стал вспоминать, чей же был тот голос, сказавший: «Да вот померла старшая дочь Кабыкту. Ее везем хоронить».

«Везли наперерез долины, значит, выехали из лога Талду, — думает старик и перебирает в памяти всех мужчин, что жили там. — Э-э, да это же голос Кукпаша, — старик аж ударил себя по коленке. — Да, да, Кукпаш. Значит — Кукпаш».

Старик так и не сказал об этом никому. В крайнем случае, не помнит; А если сказал, то, возможно, только жене. Но вот прошло несколько лет, и все это все же дошло до Йугуша. Выходит — сказал кому-то.

А дело, оказывается, было так. В ложбине Эрлу жил середняк по имени Мыйыксу. Он, чтобы уплатить налог сельсовету, продал своего соловка-скакуна кержакам, что жили за перевалом, выручил сорок рублей. Приехал домой — жены нет. Мыйыксу не стал даже чаевать, положил сорок рублей в маленький ящичек, что стоял на почетном месте, и поехал к своим косякам, которые паслись в Йыланду. Вернулся он оттуда дня через два. Открыл крышку ящичка — денег не оказалось.

— Слушай, жена, тут деньги были, не брала?

— Какие деньги? Откуда?

— Да сюда я ложил. Сорок рублей. Выручил от продажи соловка-скакуна. Тебя не было дома, уехал.

— Может, ты их не туда положил?

— Нет, говорю же, нет. Я ещё не выжил из ума.

Но все же они переворошили всю избу. Деньги не нашлись.

Кто-нибудь приезжал?

— Приезжал Мыкаш с женой. Говорил, что едут в гости к сестре в Бешпельтир. Остатки мяса им согрела. Чаю налила. Из избы не выходила.

Ну, разве на них можно подумать. Наши внуки могут выпросить.

— Э-э, да Табынар приезжал. Говорил, что едет ставить капканы на барсука. Мясо мыкаши все съели. Как же наливать пустой бульон, да еще холодный. Выбежала на улицу, принесла три полешка… Накормила его. Талкану с маслом положила ему в пиалу.

— Ну, тогда он, браток наш, взял. Придется ехать за ним. А то ведь в карты проиграет. — И Мыйыксу отправился в урочище Талду, где жил Табынар.

— Табынара не видели, детки?

— Да вон в юрте матери Талтара в карты играет. Кепеш с ним да Кукпаш.

Подъехал к юрте матери Талтара.

— Табынар тут?

— Немножко в карты поиграл. Только что уехал домой.

Дотрусил до дома Табынара.

— Деньги брал, браток?

— О, господи, брал, брал. Я и не думал, что в вашем кошельке столько много денег. Думал — всего рубль, два. Кала-кала-калак, не истратил я, все целы. Спрятал я их в юрте матери Талтара. Извиняйте, не думал, что столько.

— Ну, ничего, браток. Деньги привезешь ко мне. Рубля три можешь и проиграть. Не то потеряно, не то истлело — от сорока косяков лошадей осталось всего четыре. Вот так-то, браток. — И Мыйыксу зарысил домой. А тем временем Кепеш и Кукпаш продолжали играть в карты в юрте матери Талтара.

— Где у меня нож? Только что в ножнах был, — вскрикнул Кукпаш, беря из тепши плечевую кость бычка.

— Как бы его у тебя не стянул этот чертенок Табынар. Хороший у тебя нож. Видимо, захотелось ему вместо денег на банк его оставить.

— Постой, да я же, кажется, видел, он что-то совал сюда.

Приподняли они кору, которой накрыта юрта, а там кошелек. Открыли — деньги! Сорок рублей! Столько денег никто из них не то что держать в руках — и не видел.

Тут как раз подошел Табынар. Приподнял кору.

— Где деньги?! — крикнул он. Волосы на голове поднялись дыбом.

— Какие деньги?

— Что он мелет-то?

— Отдайте деньги! И-их, зарежу! — и Табынар вытащил нож.

— И-и, еще стращать. На тебе!

Началась драка.

Под руки Кукпаша попался пест, которым толкут талкан, и он им разбил голову Табынара. Аж мозги брызнули.

Вот тебе на. Теперь что делать? Как быть? Подождали, пока не стемнело, запрягли лошадь в сани и повезли в пещеру — схоронить, спрятать.

Схоронили Табынара, вернулись, и тут в темноте на руки Кукпаша подвернулась шуба, брошенная на прясло. Принес он ее в юрту на свет — шуба Табынара. Подол шубы из козьей шкуры. Как же ее не увидели до этого!

Кепеш положил шубу в сани, опять пересек долину, притащил шубу в пещеру. Навстречу с шумом вылетела стая голубей. Испугался Кепеш, отскочил в сторону и; упал, запутавшись о конец своего же развязавшегося кушака. Ему показалось, что кто-то поставил подножку. Стало еще страшнее. Перед глазами увидел разбитую голову Табынара.

— Ма-ма-а! — закричал Кепеш.

— Ма-ма-а! — гулко и многократно ответила темная пещера.

Кепеш чуть не сошел с ума. Бросил он шубу вперед и выбежал из пещеры.

— Спрятал шубу? Хорошо спрятал? — спросил у него Кукпаш, когда он приехал чуть живой.

— Да… Кажется…

Вот из-за этой шубы вышло все это. Теперь они оба в руках Йугуша. Захочет, сейчас он их съест, а если сыт — завтра.

«Да, не так-то уж плохи дела», — все еще думает, лежит Йугуш. — Настало время использовать их преступления. Недолго расхаживать Байюреку по селу с поднятой головой. И Чынчы — дружку Байюрека, щенку, тоже недолго лаять. Поякшался с Байюреком, а давно ли без штанов бегал. Скоро и в коммунисты полезет.

А вообще-то такого парня преданного иметь хорошо… Бескорыстный. А то много ли сделаешь с таким, как Сарбан. Еле-еле душа в теле… Тоже как собака, только слишком добрая — покажешь кусочек мяса, побежит куда захочешь, пока не прикрикнешь: «Цыть!»