Голова королевы. Том 2 - [22]

— Кто осмелился на это?

— Сэр Кингтон сказал леди, что доказательства законности вашего брака имеются у него одного и что в его власти заставить исчезнуть их!

Лейстеру было неприятно, что Кингтон зашел так далеко, но в тоне Ламберта было что-то такое, что привело его в еще большее раздражение.

— Я не потерплю, чтобы мои слуги подозревали друг друга без достаточных оснований! — повысил он голос. — Откуда вы знаете, что Кингтон позволил себе подобную наглость? Неужели моя супруга унизилась до того, что сделала вас своим поверенным?

— Нет, но ввиду того, что я должен оберегать ее, я не закрываю ни глаз, ни ушей, если к ней приближается кто-нибудь иной, кроме вас. Я подслушал все это.

— Ваше рвение заслуживает благодарности, но в будущем я посоветую Кингтону держать вас подальше. Я доверяю ему так же, как и вам, и если захочу, чтобы мои поручения передавали моей супруге вы, то сообщу их вам. Поэтому успокойтесь! Кингтон действовал согласно моему желанию, хотя форма, в которой он передал мое решение, видимо, неподходящая. Я люблю слуг, которые повинуются слепо и размышляют только в тех случаях, когда я того требую от них.

Лейстер сказал последнюю фразу особенно решительным тоном, чтобы твердо объявить Ламберту свою волю. Казалось, тот усилием воли подавлял в себе желание дать полную угроз отповедь, и Лейстер инстинктивно почувствовал, что, быть может, Кингтон был прав, настаивая, чтобы Филли покинула Кэнмор-Кастл. Поэтому он решил продлить испытание до крайних пределов, ожидая, что Ламберт недолго будет в силах владеть собою и выдаст то, что происходило у него в душе.

— Допустим даже, сэр Ламберт, — продолжал он, — что я буду поставлен в необходимость совершенно отрицать, будто брачная церемония действительно состоялась, и доказывать, что вы были введены в заблуждение. Быть может, моя жизнь будет зависеть от того, чтобы этот брак превратился в несуществующий, и я заставлю леди совершенно исчезнуть на некоторое время. Но в таком случае от человека, счета которого по управлению Кэнмор-Кастлом никогда еще не проверялись мной, я потребую слепого повиновения мне и полного молчания. Могу я рассчитывать на это?

Лейстер ждал каждый момент, что Ламберт даст простор раздражению, так как видел, как дергались его губы и судорожно вздрагивали мускулы лица. Но он ошибся. Ламберт сдержался, и его лицо снова приняло выражение прежней мрачной решимости. Он низко поклонился и сказал слегка дрожавшим голосом:

— Я и не подозревал, что вы можете решиться на нечто подобное. Я полюбил леди, как родную дочь, но я пожертвовал бы и родной дочерью для вашего блага, и скорее убил бы вашу супругу, чем повредил бы вам.

Все это было сказано с выражением глубокой преданности, но в глазах Ламберта сверкнул такой неприятный огонек, что Дэдлей невольно почувствовал ужас. Он отпустил Ламберта, сказав ему несколько ласковых слов и уверив, что только испытывал его, так как скорее согласился бы презреть любую опасность, чем поступить недостойно. Но едва Ламберт успел уйти, как граф резко зашагал из угла в угол. Ему было не по себе в этом замке, где любой разговор мог быть подслушан посторонним, ему казалось, что в лице Ламберта для него явился новый враг и мститель, занесший над его головой меч, чтобы отрубить ее, если он изменит Филли. Уж не вступила ли она в соглашение с этим человеком, не просила ли сама у него защиты? Очевидно, именно так, потому что иначе Ламберт не осмелился бы говорить так смело. И он решил, что Филли должна уехать. Как ни далек он был от мысли изменить ей, но должен был быть уверенным, что у нее не появится новый защитник, способный разорвать сеть, скрывающую его тайну…

Ну а если Филли не захочет повиноваться? Ведь раз она сумела настоять на свадьбе, возможно, что она позаботилась сохранить доказательства ее. Что если она не доверяет ему, тогда как он пожертвовал всей будущностью, чтобы овладеть ею, и рисковал из-за нее своей головой? При этой мысли Лейстер почувствовал, что мог бы возненавидеть, даже убить ее!

Он отправился к жене. Была уже ночь, и Филли давно ждала его. Она прочитала на его мрачном лице недоверие, почувствовала холодок, которым веяло от него среди теплых объятий, и ее сердце болезненно сжалось. Она посмотрела так умоляюще, доверчиво и нежно на Дэдлея, что его подозрительность растаяла, словно снег под лучами весеннего солнца.

— Филли, — сказал он, прижимая ее к себе, — если бы я когда-нибудь мог подумать, что ты перестала любить меня и доверять мне, то я усомнился бы в Боге. Что бы ни грозило мне, ты — опора, за которую цепляется мое сердце, в твоей любви я обрел любовь и мир. И если когда-нибудь мрачное недоверие закрадется в мое сердце, если, теснимый опасностью, нуждой и страхом, я позабуду, чем обязан тебе за твою любовь, то посмотри на меня, как теперь, — и я не сойду с пути чести, а скорее умру!…

Филли горячо поцеловала его в губы.

Вдруг Дэдлей вздрогнул: ему показалось, что за обоями послышался легкий шорох. Он вытащил кинжал и ударил им. Клинок скользнул по чему-то твердому, но звук был глуховат…

— И здесь тоже? — захрипел он. — А! Но я уничтожу соглядатая!…