Голова королевы. Том 2 - [2]

Эта жизнь, полная подвижности, предприимчивости и борьбы, опьяняла ее. Победа для Марии Стюарт была началом мщения. Она только и думала о том, чтобы раздавить мятежных лордов, и с этой целью приказала судить их, как изменников, отняла у них имущество и государственные должности; ее планы в то время были гораздо обширнее и смелее. Все королевство преклонялось перед ней. В состав шотландского дворянства входили двадцать один граф и двадцать восемь лордов; из этого числа только пять графов и три лорда шли ей наперекор, да и те находились в бегах. Мария Стюарт надеялась довести Елизавету до раскаяния в том, что та не признала ее наследницей. Когда Марии Стюарт доказывали, что она утомляется через меру своей походной жизнью, сопровождая армию даже в суровое зимнее время, она отвечала, что готова переносить всякие тяготы, пока не приведет своих верных воинов в Лондон.

Королева Елизавета скрежетала зубами от ярости, когда до нее доносились угрозы противницы, но ей приходилось очень туго, потому что Франция и Испания приняли сторону Марии, а в самой Англии грозною силою являлась для Елизаветы католическая партия. Поэтому она была принуждена лицемерить, и у нее хватило наглости попрекнуть бежавшего Мюррея за мятеж, уговаривать его подчиниться Марии и просить у нее пощады.

Мария Стюарт никогда еще не занимала столь важного положения, как в то время. Внутри королевства ей повиновались, а вне его пределов ее уважали. От ее ловкости зависело утвердить могущество, завоеванное ее мужеством. Если бы она выказала себя милостивой правительницей и простила Мюррея и прочих изгнанников, то заслужила бы тем их признательность и верность. После унижений, только что вынесенных ими в Англии, они сочли бы за счастье возможность вернуться назад в Шотландию, и так как им нечего было рассчитывать более на лукавую Елизавету, то эти люди снова примкнули бы к великодушной Марии. Таким способом королева расстроила бы английскую партию у себя в государстве, укрепив заодно шотландскую — в Англии. Но Мария Стюарт не сделала этого.

II

Когда гремели военные трубы, Мария появлялась во главе войска, когда раздавалась бальная музыка — она становилась королевой праздника.

При дворе Марии Стюарт все переменилось. Вместо мрачного стража, нашептывавшего королеве свои подозрения, в ее аванзале толпились французские кавалеры, посланники кардинала Лотарингского, чтобы окружать своим поклонением победоносную государыню. Вместо выслушивания угроз Мюррея Мария диктовала теперь свои приказы секретарю Давиду Риччио, который смотрел на высокую повелительницу с безграничным обожанием и был готов отдать жизнь в угоду ее малейшей прихоти. При королеве неотлучно находился ее старинный друг и советник лорд Мелвил. Он внушал Марии, что государственная мудрость требует милосердия к мятежным лордам, но французские послы склоняли ее к строгости.

Мария прошла в своей кабинет, чтобы посоветоваться с Риччио.

— Вы преданы мне, — сказала она, — вы понимаете мое сердце, вы видели, что я выстрадала, какой подадите вы мне совет?

Секретарь бросился к ее ногам, его лицо горело, это доверие наполняло его блаженством. Вместо ответа он подал ей письмо, вынутое им из нагрудного кармана, и приложенное к нему золотое кольцо с бриллиантами.

Королева взяла письмо, но прежде, чем его распечатать, рассмотрела перстень.

— Это — вещь лорда Мюррея! — узнала она, и ее лоб мрачно нахмурился, а во взгляде, устремленном на итальянца, мелькнула подозрительность. — Что это значит?

— Соизвольте прочесть письмо, Ваше величество!

Королева поспешно прочла эти строки послания, и в ее чертах отразились триумф и злорадство. Письмо содержало в себе просьбу Мюррея к итальянцу расположить королеву к примирению. Джэмс Стюарт обещал ему за это свою дружбу и покровительство, когда снова войдет в силу при дворе, что должно было непременно случиться, так как Мария вскоре возненавидит Дарнлея больше, чем его, и тогда раскается, что пожертвовала братом ради этого болвана и не послушалась братского совета.

«Ей понадобится опора, — говорилось в конце послания, — а я могу послужить ей теперь поддержкой в чем угодно, потому что успехи, достигнутые ею, убедили меня, что я судил о ней до сих пор неправильно. Почему не обнаружила она раньше своей твердой решимости, смелой отваги, энергичной воли? Тогда я служил бы ей мечом и носил бы ее знамя!»

— Зачем вы долго скрывали от меня это письмо? — строго спросила королева. — Вы хотели заручиться дружбой Мюррея на тот случай, если бы я помиловала его?

— Ваше величество, — ответил Риччио, — у меня нет друзей, мне не нужны покровители, однако я ищу их, ищу доверия ваших приближенных, чтобы иметь возможность защитить вас от измены. О вас одной думаю я. Для меня нет ничего священного, кроме вашего благополучия.

— И тем не менее вы таили от меня это послание мятежника?

— Ваше величество, если бы вы не потребовали моего совета, то я никогда не показал бы вам это письмо, оно не имело бы значения, если бы вы осудили лорда Мюррея, но если бы он попал к вам в милость, то это послание сделало бы меня его поверенным, и я оставил бы его в том заблуждении, что он обязан именно мне своим помилованием! Я сделал бы это, чтобы приобрести его доверие и дознаться, искренне ли он раскаивается, или же замышляет новую измену.