Голова королевы - [47]

Николас шел по Флит-стрит, когда вдруг ему в голову пришла мысль, от которой он замер как вкопанный. Избитая девушка в «Надежде и якоре» говорила о свежих ранах на спине клиента, и Николас думал, что Рыжебородого привязали к телеге и протащили по улицам, а потом высекли за какое-то преступление. Но сейчас он вдруг понял, что Рыжебородый мог получить шрамы и иным образом.

Быстрым шагом он двинулся в сторону Брайдвелла. Это огромное несуразное здание из красного кирпича, опоясанное тремя дворами, Генрих Восьмой построил для себя. Здесь жили члены королевской фамилии и останавливались почетные гости из других стран. Через восемь лет дворец отдали французскому посланнику, а со времен Эдуарда здесь обитал народ попроще. Брайдвелл стал исправительной тюрьмой и больницей.

В бывшем королевском дворце поселились сироты, бродяги, мелкие преступники и проститутки. Режим здесь был очень строгим, и когда Николас добрался до места, то имел возможность воочию убедиться в этом. Сюда только что доставили толпу бродяг, и церковные служители прилюдно пороли их. Взрослым — дюжина ударов плетьми, детям — полдюжины. Голые по пояс бродяги визжали и выли от боли, пока их наказывали.

Несколько зевак пришли насладиться зрелищем чужих страданий, но Николас предпочел отвернуться. Ему не доставляло удовольствия смотреть, как плети рассекают кожу, а из ран брызжет кровь. Во время службы на корабле Николасу часто приходилось видеть, как пороли провинившихся, и от жестокости наказания у него всегда сосало под ложечкой.

Рядом стоял тощенький мужичонка, не разделявший переживаний Николаса. Он подбадривал служителей и радостно взвизгивал при каждом ударе:

— Пусть они тоже почувствуют вкус плети! Каждому по сотне ударов!

— Кого вы имеете в виду? — спросил Николас.

— Ну, они! Плененные испанцы! С Армады! Их нужно пороть каждое утро!

— Но за что?

— За то, что они говорят на таком отвратительном наречии!

Мужичонка загоготал и повернулся к Николасу спиной. Вскоре он снова поносил пленных, призывал пороть их покрепче и наслаждался каждым стоном, который удавалось выбить из искромсанных тел. Николас презирал таких людей всех душой, но тем не менее был благодарен этому человеку: он напомнил, что в Брайдвелле содержались также пленные гишпанцы и католики.

Сам не понимая до конца, что к чему, Николас Брейсвелл почувствовал, что только что сделал важное открытие. Он двинулся прочь, а в душе его нарастало волнение.

Глава 12

Упрямство всегда было отличительной чертой Марджери Фаэторн. Уж если она принимала решение, то ни за что не сворачивала с намеченного пути. Как ни старался муж задобрить и смягчить ее, самые хитрые уловки не помогали. Марджери награждала Лоуренса холодным презрением, а потом вдруг стегала, как плетью, язвительным словом, и ему казалось, что его семейная жизнь состоит из огня и льда. Марджери не собиралась успокаиваться до тех пор, пока муж не признается в измене, но Лоуренс не мог заставить себя назвать имя возлюбленной. Отношения между супругами зашли в тупик.

— Доброе утро, мой ангел.

— Помолчите, сэр!

— Ну, хватит шуток, Марджери. Давай будем друзьями.

— Вы этого хотите?

— Ничто не порадовало бы меня сильнее, любимая.

— Тогда удовлетворите и мои желания, Лоуренс.

— Все что угодно, душенька.

— Кто она?

Лоуренс снова уходил в глухую оборону, а Марджери вылезала из супружеской постели в дурном настроении, которое проносила через весь день. Прошли те времена, когда Мартин Ио, Джон Таллис и Стефан Джадд пробирались к дверям хозяйской спальни и хихикали, слушая, как ритмично поскрипывает матрас. Увы, эта музыка стала частью истории, и Фаэторн понимал, что докучать ласками жене в ее теперешнем расположении духа просто опасно для жизни. Беднягу Лоуренса согревала лишь мысль о леди Розамунде Варли.

Отдалившись от супруга, Марджери посвятила всю себя домашним делам. Она взялась за работу по дому с утроенной силой, больше времени уделяла воспитанию детей, чаще бранила слуг и еще бдительнее следила за учениками.

— Как твоя лодыжка, Дик? Не болит?

— Нога — нет, — ответил Ричард Ханидью. — Но мне обидно, что я пропустил представление в «Куртине».

— Полагаю, это было божественное вмешательство.

— Но почему, миссис Фаэторн? Неужели Господу так не понравилась моя игра, что он решил не дать мне выступить в роли Глорианы?

— Нет, малыш. Он хотел привлечь мое внимание.

— К чему?

— К дешевой безделушке.

Марджери в саду собирала травы. Осеннее небо затянули темные тучи. Марджери растерла в пальцах немного укропа и вдохнула аромат, а потом двинулась дальше вдоль грядок, разговаривая через плечо с Диком.

— Тебе больше нечего мне рассказать?

— О чем?

— Об этих троих негодниках.

— Но тут нечего рассказывать.

И это была правда. Мальчишки оставили его в покое. Мартин Ио чувствовал, что укрепил свои позиции, сыграв Глориану, Стефан Джадд отчего-то замкнулся в себе, а Джону Таллису, с его огромной челюстью, не хватало ни смелости, ни наглости действовать без помощи дружков.

— Они тебе завидуют, — решила Марджери.

— Но я им и в подметки не гожусь.

— Зато в свое время ты их переплюнешь, — предсказала она. — Вот чего они боятся — твоего таланта. — Она обернулась к мальчику. — У тебя есть мечта, Дик?