Голова античной богини - [15]
Витя прыгнула рядом с ним, схватила его сзади за тельняшку и несколько раз окунула с головой. Федька завопил. Плавал он своеобразным стилем, то, что называется «по-собачьи», а глаза у него были такие перепуганные, что Витя тут же отпустила его, нырнула поглубже и подтолкнула к плоту, в который Жекете вцепился судорожной хваткой.
Приготовившиеся прыгать спасать её, Серёга и Андрей с трудом оторвали Федькины руки от края плота и выдернули парня из воды, как морковку из грядки.
Федька был настолько ошеломлён, что поначалу ничего не понял. С него текло ручьём, а на физиономию невозможно было смотреть без смеха.
Наконец он разобрался, что к чему, и заорал:
— Ну, погоди! Утоплю! Не знаю, что с тобой сделаю!
— Давай, не стесняйся! — крикнула Витя.
Она резко с места рванула быстрым кролем, проплыла метров двадцать и остановилась.
— Ну чего же ты? Иди сюда, — пригласила Витя, — утопи меня.
Жекете смутился. Он никак не ожидал, что эта хрупкая на вид девчонка плавает, как дельфин.
Сергей захлопал в ладоши.
— Один — ноль! — крикнул он. — Молодец, Витька!
Андрюха улыбался во весь рот, а Федька медленно отвернулся и опустил голову. Шея его сделалась багровой. На секунду острая жалость к этому нескладному парню захлестнула Витю. Выбраться бы на плот, поговорить бы с ним по-человечески… Но Витя знала: ничего хорошего из этого не получится — Федька просто нагрубит ей. «Наплевать, сам виноват — зачем толкался», — с наигранным раздражением подумала она и нырнула поглубже туда, где вскипели пузырьки Олегова акваланга.
Она была без маски, а мельчайшая взвесь ила плотным облаком окружала Олега — видимость равнялась нулю.
Тогда Витя выбралась на плот, подошла к решету.
Боже мой, чего только там не было! Гравий, какие-то почерневшие осколки костей, заржавленные колючки, свинцовые грузила от сетей, осколки разбитых бутылок — в общем, всяческая ерунда, не имеющая к археологии никакого отношения.
— И это всё? — разочарованно спросила Витя.
Елена Алексеевна не ответила, напряжённо вглядываясь в металлические сетки решета, сделала Вите знак помолчать. И вдруг высоким, напряжённым голосом крикнула:
— Стоп насос!
Семёныч мгновенно выключил свою тарахтелку, а Елена Алексеевна лихорадочно стала перебирать осадок среднего решета. В руках у неё оказалось что-то круглое, тёмное, не совсем правильной формы.
Витя никогда не обратила бы внимания на этот неказистый кругляшок. Но она поглядела на взволнованное, покрытое красными пятнами лицо Елены Алексеевны, на её дрожащие руки, и ей передалось волнение археолога. Все, кто были на плоту, окружили Елену Алексеевну. Она осторожно протёрла находку грубой суконкой, и на кругляшке явственно проступили какие-то буквы. Это была монета. Сомнений не оставалось.
— Товарищи, друзья, я специалист по древнегреческой цивилизации, увлекалась нумизматикой[1], но ничего, подобного этой монете, не знаю. Я, конечно, погляжу в справочник, но уже сейчас ясно, что монета очень старая, отчеканенная до нашей эры. Если она не встречалась доселе археологам, ей цены нет. Одно это оправдывает все труды нашей экспедиции.
Выскочил из воды Олег, сорвал маску, загубник.
— Что-нибудь интересное, или просто насос заглох?
— Интересное, Олежек! Такое, что я не могу даже определить, насколько это ценно для науки. Подождём Константина, — она смущённо взглянула на Витю, — короче, подождём начальника партии. Я боюсь ошибиться, надо проконсультироваться. А вообще, ребята, — это большая удача, поздравляю вас.
— Ну, хоть приблизительно вы можете сказать, что это такое? — нетерпеливо спросил Сергей.
— Серёжа, вы же должны знать, что нумизматика — это большая область науки. Но в этой монете есть такие странности, которых я никогда не встречала. Я бы вам всё рассказала, но это долго, да и неинтересно вам будет.
Но тут уже на Елену Алексеевну навалились с вопросами все, да и ей самой хотелось рассказать, Витя по лицу её видела. Спокойнейшая археологиня так волновалась, будто это не полуразрушенный морем серебряный кругляк, а несметное сокровище капитана Флинта.
Елена Алексеевна оглядела всех по очереди, увидала горящие любопытством глаза и ответила:
— Я попытаюсь… Даже не знаю, с чего начать… Эта монета, конечно, тритеморий, четвёртый век до нашей эры, равнялась она одной восьмой драхмы или трём четвёртым обола. Стоила она не больно-то много, но всё дело в том, что чеканились они во время Афинской демократии, и чеканились очень чётко, а эта, видите, какая корявая. И не только потому, что её разъела морская вода. У неё ведь края неровные. Значит, делали её не в самой Греции, а в колониях, и это удивительно. Древнегреческих монет множество. Скажу только о «мелочи». Всякие статеры, тритемории, тетратемории, гемитетратемории и множество других — если все перечислять, я же вас совсем запутаю!
— Уж это точно, — проворчал мокрый и злющий Жекете.
— Ну вот видите! Просто эта монета необычна по форме. А ещё мы теперь знаем, хотя бы приблизительно, в какое время, в каком веке потерпело здесь крушение судно, а это очень важно. Если этот корабль — триера или тетрера, то нам неслыханно повезло: значит, хозяин корабля — человек богатый и мог везти вещи необыкновенные. На триере было три ряда гребцов, на тетрере — четыре. Думаю, что это всё-таки триера. А стоила она в те времена очень дорого, — Елена Алексеевна усмехнулась, — целый талант. Была такая монетка с небольшое колесо величиной.
