Голосую за любовь - [116]

Стало быть, попросту не хватает любви. Никто бы не поверил, но временами на Душку находили мечты о любви. И хотя это никак не вязалось с ее бурной жизнью, любовь представлялась ей в такие минуты семейным покоем, чувством стабильности, взаимной нежностью. Были у нее, однако, и другие запросы, в сущности, с любовью несовместимые. И пусть у Душки возникало порой желание вверить свою судьбу одному мужчине, она никогда не могла не поддаться искушению завладеть вниманием такого количества мужчин, которое ей было необходимо для полного самовыражения. Разве существует мужчина, способный дать женщине все? Таких не бывает! Ну, а если ты не можешь утолить жажду у одного источника, то идешь к другому. А как же иначе?! У нее не было никаких иллюзий ни относительно себя, ни относительно жизни. Все было ясно до отвращения.

Душка шла своей легкой походкой, слегка покачивая бедрами и продолжая эти «философские», в ее представлении, рассуждения, как вдруг ее захлестнула ненависть. В памяти всплыло утро, когда она поцеловала руку Тони. Ей показалось тогда, еще немного — и он ее ударит, и она покорно поджала хвост. Как это мерзко! В конце концов, самым разумным было бы не впутываться в эту историю, как, впрочем, и во все остальные…

Однако ее натура и представления о жизни всегда заставляли Душку идти напролом. Кратчайшим путем. Может быть, и есть писатели, которые живут жизнью праведников, честно трудятся и смиренно ждут, когда к ним придет успех. Ей, чтобы добиться «славы», все средства хороши. Душка не гнушалась ни интриг, ни лжи, ни авантюр. То же самое она исповедовала и как женщина. У нее не было комплексов в этом плане. Но позволить себе не иметь комплексов могут только люди с сильным характером. Те же, кто послабей, в конце концов становятся жертвами собственного озлобления. Душка интуитивно чувствовала это. Все в этой жизни надо заслужить и выстрадать! Если она и дальше будет делать вид, что для нее закон не писан, это может для нее плохо кончиться.

Но всего лишь десять минут спустя она действовала вопреки собственным доводам. Душке захотелось пить, и она зашла в первый попавшийся ресторан. Обведя глазами немногочисленных посетителей, она заметила критика, пользовавшегося авторитетом в литературных кругах. Он поздоровался и, видя, что она одна, подсел за ее столик. И он был один — заглянул освежиться и выпить стакан лимонада. Душка подхватила разговор — жара совершенно несносная, ее тоже привела сюда жажда. У нее был усталый вид, и она казалась бледной, но это даже красило ее юное личико. По-настоящему привлекательной делала ее манера говорить — неторопливо, слегка растягивая слова.

Вскоре у них завязалась беседа о литературе и их собственных муках творчества. Душка как бы невзначай пожаловалась, что ее давно не печатают, а в последний раз, года два назад, засунули в один сборник с какими-то начинающими поэтами — ужасно обидно.

— Я мечтаю о собственной книге, — протянула она.

Он внимательно ее рассматривал. У него мелькнула мысль, не взять ли шефство над этой юной особой, но он тут же засомневался. Как поэт она ничего из себя не представляет, но вызывает у него желание. И он стал слегка поглаживать ее руку.

— В этом нет ничего невозможного, — заметил он.

Собственный сборник стихов! О цене они, кажется, только что сговорились. Но на сей раз авансов, как с Тони, не будет. Для большинства мужчин переспать с женщиной что-то значит только до того момента, как это случится. И поэтому Душка продолжала сохранять равнодушный вид.

IV

Мори продолжила знакомство с Эмилом. Обычно они бродили минут двадцать — полчаса по тихим переулкам, а потом заходили в какое-нибудь отвратительное кафе на окраине, чувствуя себя там весьма неуютно в окружении грязных столов и отборной брани. Иногда им удавалось не обращать на это внимания. Они говорили о чем угодно, только не о себе. Как истинным интеллектуалам, в отличие от нуворишей, для того чтобы найти общий язык, не нужно было прибегать ни к притворству, ни к псевдооткровениям, ни к бахвальству. По существу, их отношения напоминали те, которые сложились у Эмила с Виктором. Но для Мори подобное общение было в новинку, и она находила в нем известную прелесть.

Мори и Эмил выбирали для прогулок окраины, как бы оберегая свой статус и стремясь оградить от лишних разговоров себя и близких. Он был женат, она замужем. И все же их блуждание по мрачным закоулкам скорее походило на игру в прятки, словно у них действительно был повод от кого-то прятаться. Наконец однажды, когда им невольно пришлось стать свидетелями того, как какого-то типа выворачивает наизнанку, Эмил взорвался и сказал, что они могли бы пойти в более пристойное место. Мори усмехнулась. Увы, теперь все двери открыты для каждого, ни для кого никаких запретов нет.

— И тем не менее, — возразил Эмил, — если наши встречи могут кому-то повредить, это произойдет тем вернее, чем больше мы будем избегать посторонних глаз.

— Нам, Эмил, они повредят в любом случае, — рассмеялась Мори.

Она называла его Эмилом, смотрела на него с нежностью, никогда не отнимала руки, если он ее касался. Какая красивая, умная женщина! Он был солидным, женатым мужчиной, но никак не мог понять, что же с ним происходит. Знакомство с Мори просто перевернуло его душу. Вместе с тем Эмил больше всего боялся стать мишенью для насмешек и виновником семейного разлада. А кроме того, он считал, что вообще не имеет права терять голову. Эмил говорил себе, что Мори — дочь его друга и сверстника, а значит, смотрится как его дочь. Он внушал себе, что это неприлично, и все же… И все же он забывал о разнице в возрасте, вспоминая нежную, почти детскую шею Мори или ее девичьи, по его мнению, бедра.