Голоса - [4]

Уснуть скоро не удалось. Митя закрыл глаза, нагоняя на себя приятные мысли, собирая их по крохам, но они разбегались, а под веками то и дело вспыхивали синие и белые зарницы. То вдруг мелькал вагон, в котором они ехали, то бесконечная, размытая дождем дорога в Коржино, то пляшущие языки пламени в печи.

Митя открыл глаза и увидел, что изба залита светом луны, глядевшей в окошко над Митиной кроватью. Ветер разогнал тучи, луна вывалилась на чистое небо и уставилась в окно избы немигающим взглядом. От нее проник в дом мертвый голубой свет, который, казалось, можно было потрогать рукою. Он густел, переливался, проникая в Митину голову, заполняя ее и смешиваясь с зарницами и стуком в висках. Вот в нем появились красные точки и поплыли в сторону, когда Митя захотел рассмотреть их получше. Митя почувствовал тяжесть в груди и попытался распахнуть окно. Оно не поддалось.

Луна теперь была совсем близко, так что на ней можно было разглядеть неровное темное пятно. Потом вдруг луна погасла, а на ее месте осталась круглая дыра с дымящимися красными краями. Митя услышал, как всхрапнула на диване жена. Он с трудом поднял голову, встал с кровати и почувствовал дурноту. Катя спала на раскладушке, и рука ее свешивалась до пола совершенно безжизненно. Митя шагнул к дочери и положил ладонь ей на лоб. Лоб был в холодном поту. Борясь с тяжестью света, Митя дошел до дивана, где спала жена с Малышом. Ему показалось, что Аня не дышит. Он потянул ее за руку, и рука подалась тяжело и неловко. Свет падал косо, как дождь, застилая глаза. Митя рванулся к двери и толкнул ее плечом. Из сеней в избу вкатился холодный шар воздуха и смел душный свет луны. Митя сделал судорожный вдох, голова у него закружилась, но он успел схватить Катю и вынести ее в сени. Там, на вешалке, висели овчинные полушубки. Митя на ощупь нашел их, разбросал по полу и положил на них Катю. Потом он вернулся в избу и вынес Малыша. Аня очнулась и смотрела на Митю остановившимися глазами, не понимая.

— Выходи! — приказал он. — Мы угорели! Угарный газ!

Тут в его голове ни к селу ни к городу пронеслась формула угарного газа, совершенно нелепая в чужой темной избе.

Аня, пошатываясь, вышла в сени. Детей начало рвать. Митя зажег спичку и увидел, как они цепляются пальцами за мех овчины и трясут головками. Аня тут же пришла в себя. Она молча кинулась на крыльцо и принесла оттуда воды. Спичка погасла.

Митя нашел фонарик и высветил на полу круглое пятно. Аня поила детей и вытирала им лица мокрым полотенцем. Когда дети пришли в себя, Аня неожиданно заплакала и отступила в тень, словно провалилась.

— Господи… господи, — слышался из темного угла сеней ее голос. — Митенька, мы же могли все… Просто не проснуться. Я туда больше не пойду.

Митя пошел на крыльцо. Там он нашел топор, всаженный в бревенчатую стену, выдернул его и вышел наружу.

Луна успела удалиться с места преступления и поглядывала на Коржино сбоку. Вид у нее был мирный. Ветер еще носил одинокие капли воды, сорванные с веток. Митя отодвинул висевшую на одной петле калитку огорода и направился к окнам. Он по очереди отогнул толстые ржавые гвозди в переплетах рам и распахнул все три окна.

Он снова подошел к крыльцу, и вот тут, именно в этот момент, во втором часу ночи, первой ночи на своей названой родине, Митя услышал голоса.

Собственно, неизвестно, были ли это голоса, или, может быть, вода стекала по желобку с крыши, или крылья ночных птиц рассекали воздух, или ворочались в хлеву овцы. Но Мите почудился разговор, словно истекающий от звезд, обильно усыпавших небо. Он поднял голову и по привычке нашел Большую Медведицу. От нее исходил низкий, еле слышный и умиротворяющий голос, похожий на женский своими интонациями, а Полярная звезда вторила ей детским шепелявым голоском совсем неразборчиво, точно по междугородному телефону. Митя прислушался со всем вниманием, но слов нельзя было разобрать.

— Спи… — послышалось ему слово Большой Медведицы. — Спи…

Митя тряхнул головой. У него заболела шея, и глаза заслезились от долгого вглядывания в звезды. Он вернулся к семье, и они вновь устроились на ночлег.

Аня легла с Митей. Ее трясло, и Митя старался согреть ее, прижимая к себе. Наконец Аня уснула. Митя осторожно выскользнул из ее объятий и пошел на диван. Из окна тек холодный воздух. Митя вдохнул его всею грудью, лег рядом с Малышом и тоже заснул.

Утром они смеялись, вспоминая ночное происшествие, и попутно искали печную заслонку. По всей видимости, хозяин закрыл трубу, уходя на сеновал. Но спросить было не у кого. Анатолий Иванович ушел пасти ни свет ни заря, а Витька, оседлав мотороллер, куда-то умчался.

Заслонка не была найдена, а потом о ней забыли. Она возникла только под вечер, когда снова нужно было протапливать печь. Митя решил было идти напролом, сложил в печке дрова и с большими мучениями поджог их. В результате изба наполнилась дымом. Тогда-то и была предпринята последняя отчаянная попытка найти заслонку на чердаке. Но и она не увенчалась успехом.

Спустившись по лесенке вниз, Митя остановился и прислушался. В темном, приятно пахнущем навозом пространстве двора, за перегородкой, угадывались очертания коровы. Черного теленка видно не было. Митя подошел к перегородке и просунул руку сквозь доски. Пальцы натолкнулись на теплый коровий бок. Малюта вздрогнула и подалась назад. Митя провел ладонью по гладкому шерстяному телу коровы точно так же, как ласкал печную трубу, и снова испытал кратковременный прилив нежности ко всему на свете, включая себя самого. Сделав шаг назад, он почувствовал, что угодил ногой в свежую коровью лепешку. Это быстро ликвидировало нежность. Митя схватил клок сена, вытер ботинок и отправился к Ане докладывать о результате поиска.