Голоса выжженных земель - [75]

«Ты еще истерику устрой», — отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.

Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.

«Однако рано ты, безвестная тварь, радуешься. Маркуса так просто не возьмешь! Можно неловкой пулей разрыхлить ему половину лица, вырвать часть щеки, раздробить зубы, но ни одному сосунку не переиграть Тевтона в честном бою».

Рука само собой развернула зеркало. Если правильно повернуть голову, то отразится эффектная, породистая физиономия: блондина — дамского угодника, любимца всех девушек и женщин, настоящего красавца. Но стоит чуть не угадать с ракурсом, и станет видна чудовищная половина… Как мрачно пошутил Краснов, «Боюсь, до свадьбы такое не заживет». Впрочем, стоит ли себя обманывать? Такое не заживет никогда. Алексей Александрович, конечно, намекал, мол, у них там «пластику» могут сделать: и техника есть, и спецы остались, нужно лишь побыстрее закончить операцию в Ебурге, и тогда он заберет Маркуса с собой…

Верить в сказки Маркус не привык, но на этот раз реальность обошлась с ним чересчур сурово, чтобы можно было на корню отсечь саму возможность фантастического исцеления. Пусть маленькая, крохотная надежда живет где-нибудь в дальних закоулках души, авось и правда по-человечески залатают да подшлифуют… Только бы не видеть уродливого монстра в каждом отражении.

А пока — железная маска на пол-лица, довольно ладно и умело изготовленная кем-то из местных умельцев. Из зеркала за Маркусом неотрывно следили горящие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под ниспадающей пряди ухоженных светлых волос. Вся остальная часть лица была плотно укрыта стальными наборными пластинами, по форме напоминающими нижнюю часть рыцарского забрала. Надо признаться, выглядит не так уж плохо, даже, э-э-э, брутально. Милые дамы будут сражены преображенным Тевтоном. Они любят таинственность и мрачную обреченность, и они получат ее. Но сначала — работа. Слишком много времени оставлено в больничной палате, слишком много ненужных эмоций пережито в этих стенах.

* * *

Рыжеволосая девушка в зеленом старинном платье и погруженный в себя юноша в мешковатом костюме радзащиты медленно шли подземными туннелями. Они не разговаривали и вряд ли помнили о существовании друг друга — слишком далеко витали их мысли, слишком о разных вещах они думали и вспоминали.

Захоти Хозяйка проникнуть в сознание своего спутника, ей бы, как обычно, это не составило особого труда, но она опять была на Волгоградской, вновь и вновь переживая события давно минувших лет. И Ване, который первым пришел в себя, удалось застать ее врасплох.

— Ты не рассказала про дедушку.

— Ч-что? А, ну да, ну да. — Казалось, девушка неохотно возвращалась к реальности. — Твой дед был незаурядным человеком. Умным, образованным, интеллигентным, хотя таких даже в нашем скудном Метро довольно много. А вот действительно необычных — по пальцам пересчитать. Так вот, Александр Евгеньевич Мальгин был особенным, исключительным. Он умел видеть суть вещей и событий, разбираться в людях и их помыслах, а самое главное — пытался, причем весьма успешно, влиять на суть вещей, на события, на людей и их помыслы.

— Аня, ну почему ты всегда говоришь загадками?

— Потому что кто-то вечно куда-то торопится и совершенно не умеет слушать! — Хозяйка выглядела разозленной. — Вот в чем твой дед не преуспел, так это в воспитании у внука усидчивости и внимания. Видать, жалел непутевого и мало помогал ремнем!

— Молчу, молчу. — Иван принял игру девушки и придал себе сосредоточенный и даже немного покаянный вид.

— Вот так-то лучше. — Хозяйка наконец оценила рвение юноши. — Продолжаем. Ты знаешь, кто был автором идеи бескровного захвата Чкаловской? Изначально отец Живчика готовился устроить там настоящую мясорубку, а Мальгин смог выйти на чкаловского инженера и за определенное вознаграждение уговорил того испортить все питьевые фильтры на станции. Чкалы сдались без боя, да еще и были благодарны за чудесное, очень и очень своевременное спасение от жажды и отравления зараженной водой. А кто сомневался в искренности намерений великодушной соседки-Ботаники и пытался сопротивляться установлению дружески-покорных отношений, тот скоропостижно умирал или бесследно исчезал.

— Ты врешь! Это все ложь! — Иван заорал так, что испугался собственного оглушительного крика. — Добрее деда никого на свете не было и нет!

Хозяйка делано удивилась:

— А кто обвиняет его в злобе? Установление контроля над более слабой станцией диктовалось сложившейся на то время обстановкой — политические игрища шли по всему Большому Метро. Борьба за сферы влияния развернулась повсеместно: экспансионисты с Динамо рвались к власти и захвату всей старой ветки и ее новых «отростков». Ты бы знал, как ловко динамовская верхушка взяла все Уралмашевское направление… Правда, могущественная Площадь, тоже успевшая неплохо укрупниться и укрепиться, зубы ей пообломала и заставила поумерить аппетиты. Твой дед все процессы отслеживал и прекрасно понимал, что Ботанику до поры до времени спасает только удаленное географическое положение. Но уж больно сладким и притягательным для всех был «Дирижабль», да и весь богатый микрорайон. Александр Евгеньевич сыграл на опережение. Голодная и ободранная Чкаловская только и ждала, когда кто-нибудь приберет ее к рукам, что твой дед виртуозно и проделал, не пролив ни капли крови, если не считать насмерть отравившихся. Чкале предназначалась роль буфера, приграничной зоны между Большим Метро и зажиточной Ботанической. Отсюда у ваших соседей якобы сам собой родился культ силы, кодекс воина, самоорганизовались сталкерские отряды и прочие военизированные подразделения — их готовили на убой в случае отражения крупномасштабной агрессии. Конечно, с точки зрения несчастных чкаловцев Мальгин — манипулятор и расчетливый садист, зато для ботаников, тех, кто действительно был в курсе его настоящей роли в общественной жизни станции, — спаситель и отец нации.